Сергей Баландин

«ПЯТОЕ ЕВАНГЕЛИЕ»

ОПИСАНИЕ СВЯТЫХ МЕСТ В ИЗРАИЛЕ С КОММЕНТАРИЯМИ И РАЗМЫШЛЕНИЯМИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЭКЗЕГЕТИКА ПРИРОДЫ

Глава третья

БИБЛЕЙСКИЕ РАСТЕНИЯ

Кроме хлебных нив, на Иерусалимских горах расцветали многочисленные сады масличных и фруктовых деревьев, а также, конечно, и многочисленные виноградники. Потомки этих Библейских деревьев растут и по сей день здесь и там, но только уже в диком виде. Есть и такие деревья, возраст которых позволил бы им быть живыми свидетелями Библейских событий. К числу таких растений относится прежде всего маслина, называемая иногда оливой, лат. название Olea europaea L., на иврите – заит.

Маслина.

Дольше всех из культурных деревьев живут маслины. Восемь таких деревьев, возраст которых по предположениям ботаников превышает 2000 лет, до сих пор растут в Гефсиманском саду (см. фото). Некоторые ботаники даже утверждают, что оливковое дерево может жить вечно, постоянно, как бы получая новую жизнь от своих отростков. А может быть, эта гипотеза была уже известна Библейским поэтам: “Сыновья твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей” (Пс. 127:3).

Это дерево произрастает на скалистых участках, неприхотливо в уходе, требует мало воды и переносит длительные засухи. Необычайно широкое применение оливкового масла, которое одно дерево может давать до 80 литров в год, было известно израильтянам в Библейские времена; благородный продукт маслины, кроме как в пище, использовался практически при любых случаях жизни: и в медицине, и в ритуальных целях; елей в те времена был почти единственным источником света, поэтому все эти ценные свойства маслины приобретали аллегорический смысл в Библейских притчах и проповедях пророков. Так, например, в Иофамовой притче о деревьях, которые выбирали себе царя, “Маслина сказала им: оставлю ли я тук мой, которым чествуют богов и людей, и пойду ли скитаться по деревьям?” (Суд. 9:9). Этой притчей Иофам хотел сказать, что благородные люди, как и благородные деревья, предпочитают заниматься своим делом, не поднимают высоко голову и не рвутся к власти. Маслина скромна и благородна, неприхотлива и чиста. Именно таким должен быть и народ Божий: “И будет красота его (Израиля) как маслины, и благоухание его как от Ливана” (Ос. 14:7).

Аллегорию маслины как символ народа Израилева, использует также и апостол Павел. Он видит дальнейший рост своего народа в виде преобразования в Христианскую Церковь, которая образуется путем приращивания к еврейскому стволу других народов. Он сравнивает верующих неевреев с привитой веткой дикой маслины: “Если же некоторые из ветвей отломились, а ты, дикая маслина, привился на место их и стал общником корня и сока маслины, то не превозносись перед ветвями; если же превозносишься, то вспомни, что не ты корень держишь, но корень тебя. Скажешь: “ветви отломились, чтобы мне привиться”. Хорошо. Они отломились неверием, а ты держишься верою: не гордись, но бойся. Ибо, если Бог не пощадил природных ветвей, то смотри, пощадит ли тебя. Итак видишь благость и строгость Божию: строгость к отпавшим, а благость к тебе, если пребудешь в благости Божией; иначе и ты будешь отсечен. Но и те, если не пребудут в неверии, привьются, потому что Бог силен опять привить их. Ибо, если ты отсечен от дикой по природе маслины и не по природе привился к хорошей маслине, то тем более сии природные привьются к своей маслине” (Рим. 11:17-24).

Оливковое масло всегда было основным предметом экспорта Израиля и тем самым служило расширению международных связей и способствовало укреплению мира и доброй торговли. Возможно поэтому, оливковая ветвь стала эмблемой мира и благой вести. Такую весть принес Ною голубь: “Голубь возвратился к нему в вечернее время; и вот, свежий масличный лист во рту у него: и Ной узнал, что вода сошла с земли” (Быт. 8:11).

Весьма интересна технология приготовления масла из оливковых плодов: размолотые маслины сжимаются в пористых мешках или в корзинах. Первый камень, прибавленный к брусу, давал лучшее масло, используемое в ритуальных целях. Это масло входило в состав миро (на иврите – “миркахат”, отсюда и аптека на иврите – бейт миркахат), рецепт которого описан в Торе (Исх. 30:23-25), но настоящий секрет его приготовления безвозвратно утерян, поэтому христианские священники для миропомазания используют только чистое оливковое масло.

Сцена Гефсиманской агонии Иисуса Христа также напоминает работу масличного пресса. (Слово “Гефсимания” происходит от ивритского “гет шеманим” – масличный пресс). Принимая решение выйти к Своим врагам, Иисус был Сам как бы под прессом, под бременем предстоящего распятия, как и маслина источающая свой сок: “...и был пот Его как капли крови, падающие на землю” (Лк. 22:44).

Виноград.

Латинское название – Vitis vinifera L. Второе место после маслин в Библейском сельском хозяйстве занимают, пожалуй, виноградники (см. фото). Виноград, в противоположность маслине, требует гораздо большего ухода. Пожалуй, ни одна сельскохозяйственная культура в Библейские времена не требовала к себе такого трудоемкого ухода, как виноград. Его необходимо было постоянно и орошать, и удобрять, и защищать от вредителей, таких, например, как лисы, о чем упоминается в Песне Песней: “Ловите нам лисиц, лисенят, которые портят виноградники, а виноградники наши в цвете” (Песн. 2:15).

Но самая важная и ответственная операция по уходу за виноградом – это обрезка. Садовник должен хорошо разбираться в том, какие ветки урожайные, а какие бесплодные. Евреям казалось, что и среди их народа Господь производит как бы обрезку, удаляя все гнилое и бесплодное и оставляя здоровые начатки “остатка Израилева”. Ухоженные виноградные сады Палестины, так же как и маслины, стали символом всего народа Израиля. Наиболее ярко эта аллегория выражена в притче о винограднике пророком Исаией: “Воспою Возлюбленному Моему песнь Возлюбленного Моего о винограднике Его. У Возлюбленного Моего был виноградник на вершине утучненной горы. И Он обнес его оградою, и очистил его от камней, и насадил в нем отборные виноградные лозы, и построил башню посреди его, и выкопал в нем точило, и ожидал, что он принесет добрые грозды, а он принес дикие ягоды. И ныне, жители Иерусалима и мужи Иуды, рассудите Меня с виноградником Моим. Что еще надлежало бы сделать для виноградника Моего, чего Я не сделал ему? почему, когда Я ожидал, что он принесет добрые грозды, он принес дикие ягоды? Итак Я скажу вам, что сделаю с виноградником Моим: отниму у него ограду, и будет он опустошаем; разрушу стены его, и будет попираем. И оставлю его в запустении; не будут ни обрезывать, ни вскапывать его; и зарастет он тернами и волчцами, и повелю облакам не проливать на него дождя. Виноградник Господа Саваофа есть дом Израилев, и мужи Иуды – любимое насаждение Его. И ждал Он правосудия, но вот – кровопролитие; ждал правды, и вот – вопль” (Ис. 5:1-7).

Дальнейший процесс производства из уже выращенного винограда его главного продукта – вина также стал темой Библейской экзегетики. Молодое вино обычно вливали в глиняные сосуды или в новые кожаные мехи и хранили его там не изменяя до определенного срока. Но это даже в древние времена считалось примитивной технологией, производящей дешевые вина. По такой же “технологии” формируются и примитивные народы: “Моав от юности своей был в покое, сидел на дрожжах своих и не был переливаем из сосуда в сосуд, и в плен не ходил; оттого оставался в нем вкус его, и запах его не изменился” (Иер. 48:11). Но чтобы получить вино изысканное, то для улучшения вкусовых качеств необходимо было его несколько раз переливать из меха в мех, добавляя в него для аромата различные травы, и, так как сильное брожение нового вина могло разорвать старый изношенный мех, то виноделы следили, чтобы для каждого этапа брожения подбирались соответствующие мехи. Эту аллегорию, выражающую диалектику развивающегося содержания и старой консервативной формы, увидел в процессе изготовления вина Иисус: “Не вливают также вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают; но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается и то и другое” (Мф. 9:17). Не тому ли учит и марксизм, говоря об отношении уровня производительных сил к производственным отношениям?

Вино в сознании древних ассоциировалось не только с телесными удовольствиями, но и с чем-то весьма благородным, возвышенным и неземным, ибо, как наркотик в определенных дозах, оно отрывает человека от земного, делает его душу более открытой, способствует более свободному общению, взаимопониманию и духовному единению между людьми. Поэтому вино стало символом единения человека и Бога, символом Нового Завета: “И взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все: ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов” (Мф. 26:27).

Плод винограда есть также символ благословения и благополучия. Таково значение этого образа, например, в благословении Иакова, данном им перед смертью Иуде: “Он привязывает к виноградной лозе осленка своего, и к лозе лучшего винограда сына ослицы своей. Моет в вине одежду свою, и в крови гроздов одеяние свое” (Быт. 49:11). Помимо прямого смысла, указывающего на мирный земледельческий характер этого племени, виноград может иметь и мистическое толкование особой связи колена Иуды с Мессией, как сказал Христос: “Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец мой Виноградарь; всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода. ...Пребудьте во Мне, и Я в вас...” (Ин. 15:1-4).

Смоковница.

Иногда ее называют фиговым деревом или инжиром, латинское название Ficus carica L. Этому растению выпала честь быть первым названным в Библии после древа познания добра и зла (см. фото). Интересно, Мидраш даже говорит, что самим древом познания как раз и была смоковница, мол, “чем первые люди согрешили, тем и воспользовались для прикрытия своего греха”; Шимон бар Йохай в этом комментарии использует игру ивритских слов: “тээна” – смоковница и “тоана” – придирка, повод, через который весь мир оказался надломленным [1]. Во всяком случае, в таком толковании больше смысла, чем в распространенном мнении, закрепленном традицией европейских художников изображать запретный плод в виде яблока. Яблоня – дерево как раз довольно-таки редкое на Востоке и мало кому известное, а плоды его не представляют особого соблазна.

Смоковница по своей роли в быту первых земледельцев, конечно, не была растением первой жизненной необходимости, но она ценилась ими как дерево, дающее усладу жизни. Под ее густыми толстыми листьями приятно отдохнуть в жаркий день, наслаждаясь ее сладкими плодами – фигами. Выражение “сидеть под своей смоковницей” в Библии символизировало идеал блаженства и благополучия (3 Цар. 4:25; 4 Цар. 18:31; Мих. 4:4; 1 Макк. 14:12). Также совершенно очевидно, что этот беззаботный отдых под смоковницами, когда его продолжительность выходила за пределы допустимого, являлся соблазном для трудовых людей и порождал запретный плод праздности и лени. Но с другой стороны, эта праздность позволяла человеку предаваться размышлениям на отвлеченные темы, неся с собой плоды познания добра и зла. Праздность стала причиной грехопадения, но она же – и условие спасения. Кто не умеет отдыхать, полностью отвлекаясь от мирских забот, тот никогда не познает Бога. Не потому ли Моисею пришлось под страхом смерти заставлять свой не в меру “трудолюбивый” народ, соблюдать субботу? Интересна в этом отношении история Иакова и Исава. Избалованный домашний Иаков, может быть, с человеческой точки зрения, менее симпатичен, чем мужественный самостоятельный Исав, но Господь открылся именно Иакову, а не Исаву, пониманию которого остались недоступны ценности чуть повыше, чем чечевичная похлебка. Презрительное клеймо “ам а-арец” (народ земли), еврейские мудрецы давали черни не за то, что эти люди занимались физическим трудом, а за то, что имели исключительно земные потребности. Иисус также не одобрял чрезмерное трудолюбие; так Он один раз тактично наставил слишком заботливую Марфу: “Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно” (Лк. 10:41-42) (см. главу “Вифания”).

Артур Шопенгауэр считает, что наслаждение досугом доступно не многим, что для этого человек должен достигнуть определенного совершенства, что только гений “полагает свое высшее благо в досуге” [2]. Оказывается, что сама природа “недемократична”, ибо по природе люди не равны: есть большинство, созданное для труда, и меньшинство, созданное для досуга, и те и другие страдают, когда ведут образ жизни против своего естества. Так это философски доказывает Шопенгауэр: “Но обладание досугом не только не свойственно обыкновенной судьбе, но и чуждо натуре обыкновенного человека, ибо его естественное назначение – в том, чтобы тратить свое время на добывание необходимых средств для существования его самого и его семьи. Это сын нужды а не свободный интеллект. Вот почему досуг скоро становится обыкновенному человеку в тягость, наконец, даже в муку, если он не в состоянии заполнить его с помощью разного рода искусственных и выдуманных целей и всяческих игр, забав и слабостей” [3].

Со смоковницей связан один эпизод, нередко вызывающий недоумение у читающих его в Евангелиях от Марка и Матфея: “На другой день, когда они вышли из Вифании, Он взалкал; и увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней; но, пришед к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было собирания смокв. И сказал ей Иисус: от ныне да не вкушает никто от тебя плода вовек. И слышали то ученики Его” (Мк. 11: 12-14). Несколько ниже, после описания эпизода изгнания торговцев из Храма, Марк снова возвращается к истории со смоковницей: “Поутру, проходя мимо, увидели, что смоковница засохла до корня. И вспомнив, Петр говорит Ему: Равви! посмотри, смоковница, которую Ты проклял, засохла” (Мк. 11:20-21). В Евангелии от Матфея смоковница засыхает сразу же после слов Иисуса, на глазах у учеников (Мф. 21:18-20). Надо сказать, что эти евангелисты не столько вкладывают моральный смысл в этот рассказ, как хотят им продемонстрировать власть веры над природой. Так, по Матфею, Иисус говорит: “если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но, если и горе сей скажете: “поднимись и ввергнись в море”, – будет; и все, чего ни попросите в молитве с верою, получите” (Мф. 21:21-22).

Бертран Рассел, размышляя над этим Евангельским эпизодом, хочет видеть здесь именно моральный аспект, и в результате приходит к таким выводам: “Это действительно весьма странный рассказ, ибо дело происходило в такое время года, когда смоквы еще не созревают, и дерево было совершенно невиновным. Словом, я решительно отказываюсь признать, что в вопросах мудрости или в делах добродетели Христос занимает такое же высокое место, как некоторые другие люди, известные нам из истории” [4].

Совершенно иначе к бесплодной смоковнице относится Иисус в притче, приведенной в Евангелии от Луки: “некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел; и сказал виноградарю: вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби ее: на что она и землю занимает? Но он сказал ему в ответ: господин! оставь ее на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом: не принесет ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь ее” (Лк. 13:6-9). Я думаю, что здесь чувство справедливости гуманиста Рассела могло бы быть вполне удовлетворено, но он предпочитает делать нужные ему выводы как раз там, где они никак не подразумеваются контекстом и смыслом Библейского изложения. В этой притче Иисус дает такую экзегетику природы: Он, Христос, так же как тот садовник, болеющий за каждое свое насаждение, даже бесплодное, отстаивает и защищает перед Своим Отцом всякое творение, даже последнего грешника, и пытается дать ему дополнительный шанс на спасение.

Не совсем понятно, почему Иисусу вздумалось искать на дереве плоды не в сезон, да еще гневаться, не найдя их? На мой взгляд, эта, казалось бы, совершенно нелогичная для описываемой ситуации деталь, говорит о еще одной вероятной ошибке в хронологии, допущенной синоптиками. Ведь описываемый ими эпизод связан с торжественным въездом Иисуса в Иерусалим, приходящийся в канун праздника Пасхи. А для этого времени не только не характерно созревание плодов, но также и ряд других деталей, приведенных евангелистами, которые характерны совсем для другого праздника и в иное время года. Это, например, срезание пальмовых листьев и ветвей деревьев, которые постилали по дороге к встрече Иисуса (Мф. 21:9; Ин. 12:13), возгласы “Осанна”, что значит “О спаси!” "הוֹשַׁע־נָא" (hоша-на), “Благословен Грядущий во имя Господне!” (барух hаба бешем Элоhим). Этот обычай в еврейской традиции, скорее, соответствует не Пасхе, а празднику Суккот, отмечаемому осенью, когда Иисус также посещал Иерусалим. Это то время года как раз и есть самое подходящее для собирания смокв и других плодов Эрец Исраэль, это праздник, когда сама природа как бы отчитывается перед Создателем за все, что было произведено ею за год, и в это время (в Йом Кипур), как верят евреи, все живое получает свой приговор на небесах, на иврите – хатима (подпись), разрешающая всем созданиям просуществовать еще один год. Вот именно тогда-то эта нерадивая смоковница и не получила свою подпись и не распустилась вновь весной, поэтому в Пасху ученики увидели ее уже засохшей.

Смещение хронологического порядка событий в версиях разных евангелистов – явление не столь уж редкое. Не все события, описанные синоптиками как относящиеся к последнему посещению Иерусалима Иисусом, подтверждает также и Иоанн. Так, например, изгнание торговцев из Храма, которое синоптики описывают сразу же после этой пальмовой процессии, Иоанн относит к началу общественной деятельности Христа, вскоре после Его первого чуда в Кане Галилейской (Ин. 2:13-16). Хотя Иоанн, так же как и синоптики, связывает изгнание торговцев с Пасхой, но не той, страстной, а более ранней, то все равно мы видим на лицо факт, что евангелисты не всегда точно фиксировали время того или иного события. Поэтому вполне возможно, что сама пальмовая процессия и проклятие смоковницы могли происходить не в Пасху, а в Суккот. Но в дни страстей Господних не могли не прийти на память ученикам те моменты славы их Учителя, когда весь народ кричал “Осанна”, обращая эти слова к Иисусу. Ученики не могли понять, как это возможно, чтобы люди так скоро забыли Того, Кого они еще совсем недавно (полгода назад) прославляли с таким энтузиазмом, ведь для них эти дни праздника Суккот происходили как будто вчера.

Миндаль.

Латинское название Amygdalus communis L. Это дерево расцветает первым из всех деревьев в Израиле, еще даже в конце зимы, поэтому, наверно, оно и символизирует бдительность и бодрствование (см. фото). Такое свое видение описывает пророк Иеремия: “Ибо было слово Господне ко мне: “что видишь ты, Иеремия?” Я сказал: вижу жезл миндального дерева. Господь сказал мне: ты верно видишь; ибо Я бодрствую над словом Моим, чтобы оно скоро исполнилось” (Иер. 1:11-12). Часть смысла этого изречения заключена в игре слов, которая видна только в подлиннике, что на иврите звучит так: "מַקֵּל שָׁקֵד ... כִּי-שֹׁקֵד אֲנִי עַל-דְּבָרִי, לַעֲשֹׂתוֹ" “макель шакед – ки ани шокед аль двари лаасото”. Даже незнающие языка увидят здесь однокоренные слова: “шакед” – миндаль и “шокед” – бодрствую.

При устройстве семисвечника для скинии Господь повелел изготовить его следующим образом: “Три чашечки на подобие миндального цветка, с яблоком и цветами, должны быть на одной ветви, и три чашечки на подобие миндального цветка на другой ветви, с яблоком и цветами. Так на всех шести ветвях, выходящих из светильника” (Исх. 25:33). Использование миндаля как природной модели при устройстве меноры могло символизировать бдительное ожидание присутствия Господня. На протяжении веков неугасимый свет меноры освещал Святую Святых в Первом, а затем и во Втором Храме. В 70 году н. э. Тит, разрушив Иерусалим и Храм, в качестве трофея, в числе прочей храмовой утвари, забрал светильник в Рим, где он находился вплоть до времен византийского императора Юстиниана, который, завоевав Рим, увез светильник обратно в Иерусалим. Дальнейшая судьба этой реликвии пока покрыта мраком  [5].

Сейчас, как известно, именно то изображение меноры, что сохранилось на триумфальной арке Тита в Риме, окруженное двумя оливковыми ветвями, является гербом государства Израиль, и хотя, вот уже почти 2000 лет, сама менора, как и Храм, не существуют, по крайней мере, для евреев, но народ все эти годы хранил в своем сердце образ меноры как символ конечного торжества Света над силами тьмы, разума – над невежеством, слова – над насилием. Изображение меноры стало неотъемлемой частью синагоги, так же как крест для церкви. Но менора, наряду с крестами, также нередко изображается и в христианских церквях; в православном храме, например, менора освещает алтарь, и наверно поэтому, примерно сто лет назад, евреи стали использовать как символ еврейства, ничего не выражающий Маген Давид – шестиконечную звезду, чтобы отличить себя от христиан.

Интересный памятник в виде семисвечника стоит напротив здания Кнесета в Иерусалиме. Он был подарен Британским парламентом Израилю в 1956 году и сделан английским скульптором Бенно Элкана. Скульптор в своей работе не слишком придерживался растительной тематики, но изобразил на светильнике в технике барельефа 29 сцен из истории Израиля, и на нем же выгравированы такие слова: “Менора – это символ света, веры и надежды, который вел еврейский народ в течение четырех тысяч лет даже через страдания в их миссии сохранить веру в справедливость между людьми и нациями” (см. фото).

Но в  1948  году, став гербом Израиля, менора из чисто религиозного символа, превращается в светский символ государственной власти, что нередко означает для простых смертных не Свет Божественного присутствия, а власть того или иного министерства или государственного ведомства. С изменением интерпретации духовной, стала меняться также и интерпретация ботаническая. Так, в некоторых “научных” кругах полагают, вопреки всем прямым указаниям Торы, что-де прообразом Меноры послужил не перворасцветающий бодрствующий миндаль, а довольно-таки поздно пробуждающаяся и невзрачно цветущая трава (вроде крапивы), называемая Иудейским (см. фото) или Иерусалимским шалфеем (Salvia judaica и Salvia hierosolymitana), о которой и в Библии-то нигде не упоминается. Но за внешнюю форму, напоминающую канделябр, удостоили эту растущую на помойках травку, быть священным растением, символизирующим герб государства Израиль (внешне оба вида шалфея почти не отличаются друг от друга, только у Иудейского шалфея цветки более мелкие и розовые, а у Иерусалимского – покрупнее и красные). Не приведи Господь, чтобы это государство стало действительно отвечать подобной символике.

Ритуальные растения.

К числу священных растений евреи испокон веков причисляли так называемые “арбаа миним” (четыре вида растений), когда-то символизирующие изобилие урожая, производимого природой страны во всех ее уголках: “В первый день возьмите себе ветви (плоды) красивых дерев, ветви пальмовые и ветви дерев широколиственных и верб речных, и веселитесь пред Господом Богом вашим семь дней” (Лев. 23:40). Здесь дается полное представительство всех климатических зон Палестины: сады, пустыни, леса и речные болотистые участки. В праздник урожая древние израильтяне приносили в Храм лучшие из собранных ими плодов и украшали Храм различными красивыми растениями, чтобы воочию созерцать все богатство природы, которым одарил их Господь. Здесь были и различные фрукты – дары садов, и ветви королевы пустынь – пальмы, символизирующей красоту и праведность: “Этот стан твой похож на пальму” (Песн. 7:8); “праведник цветет как пальма... Они и в старости плодовиты, сочны и свежи” (Пс. 91:13, 15). От слова “пальма” происходит, кстати, и слово “паломник”, т. е. тот, кто привозил с собой пальмовую ветвь – символ Святой Земли и мира. Красавец мирт был для пророков предвестником Мессианского Царства, где: “Вместо крапивы, возрастет мирт; и это будет во славу Господа, в знамение вечное, несокрушимое” (Ис. 55:13). Ива, казалось бы, не представляет собой особой ценности в хозяйстве, но произрастая у рек и водоемов, она напоминает о необыкновенном плодородии этих мест, к тому же нет лучшего материала для изготовления шалаша – сукки, в которой евреи живут все семь дней праздника. Самый широкий выбор растений предлагался евреям нести на праздник Суккот и в период Второго Храма, как написано об этом в книге Неемии: “...пойдите на гору, и несите ветви маслины садовой, и ветви маслины дикой, и ветви миртовые, и ветви пальмовые, и ветви других широколиственных дерев...” (Неем. 8:15).

Но уже более поздняя еврейская традиция приняла несколько иное толкование празднику Суккот и конкретизировала эти растения: 1-й вид – это этрог (цитрон), латинское название Citrus medica – символизирует собой идеального еврея, у этого растения есть и запах, и вкус, как и еврей, который и Тору знает, и заповеди исполняет (см. фото); 2-й вид – лулав (выходящий из сердца) – это молодой росток финиковой пальмы (Phoenix dactylifera), плоды которой съедобны, но не пахнут – символизирует еврея, который придерживается заповедей Торы, но не очень сведущ в Законе (см. фото); 3-й вид – адасс – ветка мирта (Myrtus communis), растения, которое хорошо пахнет, но не дает плодов – это те евреи, которые знают Закон, но не всегда живут по заповедям (см. фото); и, наконец, 4-й вид – арава – ива (Salix acmophylla), не имеющая ни вкуса, ни запаха – это самые невежественные и черствые евреи, которые не хотят ни Тору учить, ни обряды соблюдать, но и они порой могут пригодиться и потому входят в букет одного народа (см. фото). Эта явно притянутая за уши националистическая интерпретация никак не согласуется ни с Библией, ни с природой Святой Земл. Во всяком случае, что касается этрога – символа идеального еврея, то это растение не имеет никакого отношения к растительному миру нашего региона. Как и все цитрусовые культуры, он ведет свое происхождение из тропиков Азии, а если и завозился чужеземными купцами на Ближний Восток, то был известен лишь в наиболее знатных и богатых домах как заморская диковинка. Ни пастушеские племена, кочевавшие по Синайской пустыне, ни ведущие полуспартанский образ жизни евреи эпохи Первого Храма, этой “диковины” не знали. Тогда они были единым жестоковыйным народом без “вкуса и запаха”. Библия, как мы уже увидели, достаточно богата поэтическими метафорами, связанными с растительным миром, но поищите хотя бы одно место, где бы в этой книге кого-нибудь сравнивали с этрогом или, на худой конец, с лимоном или апельсином! Не найдете! А посему, не занимайтесь ересью, даже если она вошла в традицию.

При всей внешней абсурдности и нелепости, эта ересь не такая уж и безобидная. Как и всякая экзегетика, она несет на себе определенную мысль, которая как инъекция яда, незаметно проникает в подсознание людей. Какова же в действительности эта мысль? Казалось бы, хорошая – единство евреев. Но, извините, поскольку есть налицо такие явные различия между людьми, то никакого единства между ними быть не может. Люди разных способностей и разных достоинств необходимо будут вести между собой классовую борьбу или, по крайней мере, конкурировать. Возможно ли всех их подвести под общий знаменатель и сделать идеальными вкусными “этрогами”? Нет, конечно. Это невозможно, да и не нужно, ибо у каждого нормального общества должен быть свой избранный класс – аристократия духа. Но вот как раз те, которые в этот класс попасть не могут в силу своих явно ограниченных достоинств, они-то и заинтересованы в нивелировке общества, чтобы личность потеряла свой индивидуальный аромат и вкус и превратилась в серую однородную массу – ам эхад (единый народ), уничтожив все лучшее и ценное, что есть у этого народа, а лучшим и ценным обладают всегда лишь единицы.

Как-то раз я был свидетелем одного курьезного случая, связанного с экзегетикой этих растений: в одной израильской школе шестилетнему мальчику объяснили, что означают арбаа миним. И он так это объяснял своим домашним: “Есть четыре растения с разными свойствами, наподобие разных по характеру евреев. Так же как и растения, есть евреи с запахом и без запаха, вкусные и не вкусные, а когда завянут, как эта трава, то станут ам эхад! (один народ)”.

Ну кто скажет, что устами ребенка не глаголет истина?