Сергей Баландин

«ПЯТОЕ ЕВАНГЕЛИЕ»

ОПИСАНИЕ СВЯТЫХ МЕСТ В ИЗРАИЛЕ С КОММЕНТАРИЯМИ И РАЗМЫШЛЕНИЯМИ

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ЭКЗЕГЕТИКА ФАКТА

Глава пятая

«Я ВОСКРЕСЕНИЕ И ЖИЗНЬ»

Вифания

Иисус спасал людей не только Своими проповедями, обращая их души к жизни духовной, но и телесно, исцеляя и воскрешая людей к физической жизни. Но до сих пор (до чуда в Вифании) скептики всегда могли возразить, что, мол, исцеленный выздоровел сам, а воскрешенный был мнимоумершим, очнувшимся от обморока. Поэтому Иисусу предстояло преподать такой урок, который не оставил бы никаких сомнений у Его учеников в грядущем воскресении и бессмертии. Как известно, отрицание загробной жизни отнюдь не есть изобретение современных атеистов. Скептики и неверующие были всегда. Неверие в загробную жизнь во времена Иисуса проповедовала правящая религиозная партия саддукеев, в чем они расходились во взглядах с фарисеями, но и не все фарисеи, признавая посмертное воскресение на словах, верили в него в действительности. Далеко не все современные христиане, иудеи-ортодоксы, а также не ортодоксы и исповедующие прочие религии, практически верят в воскресение, ибо нередко предпочитают ничтожное продление плотской жизни всякому риску подвергнуть ее опасности во имя веры. Даже если обстоятельства не требуют выдерживать такие испытания, их фальшь, так или иначе, проступает наружу. Самый лучший детектор лжи – это оговорка. Когда какой-нибудь поборник “правоверной” религии вдруг заявляет вам невзначай, что, мол, жизнь дается человеку один раз и поэтому нужно постараться получить от нее как можно больше благ, не изобличает ли это неверие в бессмертие души и не выдает ли его с головой как идолопоклонника?

Поэтому, чтобы укрепить веру своих учеников перед решающим испытанием, Иисус наглядно демонстрирует им Свою власть над смертью. Иоанн пишет:

“Был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа, сестра ее. Мария же, которой брат Лазарь был болен, была та, которая помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими. Сестры послали сказать Ему: Господи! вот, кого Ты любишь, болен. Иисус, услышав то, сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий. Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря. Когда же услышал, что он болен, то пробыл два дня на том месте, где находился. После этого сказал ученикам: пойдем опять в Иудею. Ученики сказали Ему: Равви! давно ли Иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда? Иисус отвечал: не двенадцать ли часов во дне? кто ходит днем, тот не спотыкается, потому что видит свет мира сего; а кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света с ним. Сказав это, говорит им потом: Лазарь, друг наш уснул, но Я иду разбудить его. Ученики Его сказали: Господи! если уснул, то выздоровеет. Иисус говорил о смерти его; а они думали, что Он говорит о сне обыкновенном. Тогда Иисус сказал им прямо: Лазарь умер; и радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали; но пойдем к нему. Тогда Фома, иначе называемый Близнец, сказал ученикам: пойдем и мы умрем с Ним. Иисус пришед нашел, что он уже четыре дня в гробе. Вифания же была близ Иерусалима, стадиях в пятнадцати, и многие из Иудеев пришли к Марфе и Марии – утешать их в печали о брате их. Марфа, услышавши, что идет Иисус, пошла навстречу Ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой; но и теперь знаю, что, чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог. Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала Ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня не умрет во век. Веришь ли сему? Она говорит Ему: так, Господи! я верую, что Ты Христос Сын Божий, грядущий в мир. Сказавши это, пошла позвала тайно Марию, сестру свою, говоря: Учитель здесь и зовет тебя. Она как скоро услышала, поспешно встала и пошла к Нему. Иисус еще не входил в селение, но был на том месте, где встретила Его Марфа. Иудеи, которые были с нею в доме и утешали ее, видя, что Мария поспешно встала и вышла, пошли за нею, полагая, что она пошла на гроб – плакать там. Мария же пришедши туда, где был Иисус, и увидевши Его, пала к ногам Его и сказала Ему: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат Мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею Иудеев плачущих, Сам воскорбел духом и возмутился, и сказал: где вы положили его? Говорят Ему: Господи! пойди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда Иудеи говорили: смотри, как Он любил его! А некоторые из них сказали: не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер? Иисус же, опять скорбя внутренно, приходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе. Иисус говорит ей: не сказал ли Я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу Божию? Итак отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня; Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня. Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идет. Тогда многие из Иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него; а некоторые из них пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус” (Ин. 11:1-46).

Почему же не все Иудеи, видевшие это чудо, уверовали в Иисуса? Может быть, они сомневались в истинности того, что Он совершил? Отнюдь нет? И Евангелия, и даже Талмуд свидетельствуют, что евреи знали и верили в чудеса Иисуса, но не все верили в Него как в Мессию, и те, кто не верили, боялись Его чудес и видели в Нем своего опасного Соперника, о чем сообщает далее Иоанн: “Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать? Этот человек много чудес творит; если оставим Его так, то все уверуют в Него, – и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом” (Ин. 11:47-48). Надо сказать, что “чудотворцы” в те времена были не такая уж редкость, но особой опасности для государства и правящего класса они не представляли. Какая же тогда была для первосвященников опасность в Иисусе, почему они Его так боялись, ведь Он им не угрожал, на их место не претендовал, к бунту не призывал? Все дело в том, что Он освобождал людей от страха, внушал им уверенность в победе над смертью, доказывал, что законы материального мира не властны над верующими, Он учил: “не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне” (Мф. 10:28); и первосвященники, и фарисеи почувствовали, что их власть над душами людей уплывает, так как чудеса Иисуса доказывали, что не они хозяева жизни, а такими людьми, которые это поняли, уже никто не сможет владеть, кроме Бога, даже римляне. Это сулило первосвященникам потерю власти над народом, что было бы для них хуже римского завоевания. Да, сильные мира сего могут дать или отнять у человека те или иные блага и даже саму жизнь, но они ничего не могут отнять у того, кто знает, зачем он живет, кто стремится прожить свою жизнь не как можно дольше, а как можно достойнее, и они не знают, как еще можно угрожать праведнику, когда, чем большим преследованиям он подвергается, тем больше у него возможностей прославить Бога своими подвигами.

В наше время уже мало кто задумывается о том, как прожить жизнь наиболее достойно, как лучше послужить Богу, это все устарело, зато стало модным говорить о “культуре проживания жизни”, этой теме посвящаются радиопередачи и лекции корифеев-психологов. Нам со всех сторон предлагаются всевозможные альтернативные способы “проживания”, на любой вкус: телесериалы, футбол, сидение с друзьями, путешествия и т. п. Бери любой – и не пожалеешь, что жил. Чтобы не испытывать состояния депрессии, нужно учиться проживать жизнь – говорят современные психологи. А главное, при всем при том, – меньше думать, а то, даже при самом успешном проживании жизни, к вам могут прийти мысли, подобные Библейскому Екклесиасту, что все это суета сует. Но никто из них не говорит, зачем нам все это надо, почему мы должны проживать эту жизнь именно так и к чему это все приведет. Ведь образ жизни – не смысл жизни.

Так определил наше “проживание” жизни Паскаль: “Вообразите себе некое количество людей, закованных в кандалы и поголовно осужденных на смерть, причем одним из них каждодневно перерезают горло на глазах у других, а оставшиеся в живых могут наглядно усмотреть свое собственное положение в положении им подобных: вглядываясь друг на друга с безнадежной печалью, они ожидают своей чреды. Такова картина положения, в котором находятся люди”. И действительно, как бы мы себя ни развлекали, как бы ни выглядели занятыми по горло различными “важными” делами, смысл которых для себя мы так и не постарались уяснить, ничто не может избавить нас от абсолютно ясной мысли, периодически посещающей нас, и преследующей как рок: “Я живу, я провожу время в хлопотах, строю планы на будущие, хотя я прекрасно знаю: чтобы я ни делал, лично у меня никакого будущего нет и быть не может, и в любой момент я могу быть выдернут из этого бытия, и мне уже не надо будет никуда торопиться; просто моя очередь пока еще не пришла, но тем не менее я приговорен, и ждать, в общем-то, не так уж долго, и в один прекрасный день и час это случится именно со мной, а не с кем-то другим”.

Лев Толстой в своей Исповеди приводит по этому поводу буддийскую притчу: “Давно уже рассказана восточная басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем. Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъяренного зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветви растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его; но он все держится и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают ее. Вот-вот сам собой обломится и оборвется куст, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает из языком и лижит их. Так и я держусь за ветки жизни, зная, что неминуемо ждет дракон смерти, готовый растерзать меня, и я не могу понять, зачем я попал на это мучение. И я пытаюсь сосать тот мед, который прежде утешал меня; но этот мед уже не радует меня, а белая и черная мышь – день и ночь – подтачивают ветку, за которую я держусь. Я ясно вижу дракона, и мед уже не сладок мне. Я вижу одно – неизбежного дракона и мышей, – и не могу отвратить от них взор. И это не басня, а это истинная, неоспоримая, и всякому понятная правда”.

Такова участь всех нас, и никто, ни первосвященники, ни фарисеи, не в состоянии здесь ничего изменить, разве что временно угостить нас “каплями сладкого меда”; что ж, остается только брать эти “капли”, ибо, казалось бы, надеяться больше не на что. Но вот приходит Человек, и говорит: “Я победил дракона, Я выведу тебя из этой ямы, как Я вывел Лазаря, только следуй за Мной”. И многие пошли за Ним, в том числе и Лев Толстой, и были выведены Им из ямы, но также многие предпочли остаться во мраке этой ямы, утешая себя разного рода иллюзиями.

Человек, попавший в затруднительную ситуацию, из которой он не видит выхода, часто склонен обманывать себя разного рода самовнушениями. И одна из таких иллюзий – это признание со смертью своего личного конца. Так он говорит себе: “Не буду думать о смерти, буду жить пока живется в свое удовольствие, да и никакого дракона там нет, просто меня не станет и все”. Но если бы все было так просто, люди бы не боялись смерти, и не боролись бы за жизнь до последнего вздоха, продлевая ее в любом качестве, какой бы она скверной ни была, разве это не противоречит здравому смыслу? Иммануил Кант писал: “Только ребяческим рассудком человека можно объяснить то, что он боится смерти, не любя жизни, и, когда последняя становится ему невмоготу, продолжает влачить свое существование, как будто удовлетворенный, не переставая, однако, повторять свои жалобы” [1]. Но ведь смерти боятся не “рассудком”, а инстинктом, который исходит из самой природы, и он, инстинкт, знает, чего бояться. Скорее можно сказать, что “ребяческим рассудком” обладает тот, кто смерти не боится; но и мудрец не боится смерти, а почему? – потому что он больше смерти боится жизни, то есть неправедной жизни, ибо глупо бояться небытия, того, чего нет, но поскольку мы боимся смерти, мы тем самым признаем, что за ней следует бытие, которое нас и страшит. Августин Блаженный писал: “Та смерть не должна считаться злою, которой предшествовала жизнь добрая. Смерть делает злою только то, что следует за смертью. Поэтому, кому предстоит необходимость умереть, те не должны много заботиться о том, что именно с ними случится такого, от чего они умрут, а должны заботиться о том, куда, умирая, они вынуждены идти” [2].

Признание смерти как полное уничтожение и разрушение личности и ее самосознания есть не что иное, как солипсизм в крайнем виде. Отрицая вечное существование конкретной личности в окружающем ее мире, эти люди не всегда отдают себе отчет, что тем самым они отрицают существование и самого мира, так как мы можем говорить о существовании лишь того, что мы как-то ощущаем непосредственно или опосредовано. Те же материалисты ведь не хотят признать параллельное существование ни рая, ни ада, ни еще миллионов иных миров, которые до сих пор никак не проявили себя, воздействуя на наши чувства, они вполне логично утверждают, что, мол, может быть, они и существуют, но для нас их нет, тогда с допущением потери конкретным человеком ощущения вечного соприсутствия, также и наш мир становится временным, зыбким и призрачным и непонятно, что его отличает от категории тех миров, которых “для нас нет”. Как сказал Николай Бердяев: “Нет разницы, когда вы говорите, что нет никого и ничего, кроме меня, и тем, когда вы говорите, что меня нет” [3]. Значит наше существование абсолютно равно существованию мира. Поэтому я верю в непрерывную и бесконечную линию своего существования от начала начал от дней вечных. Мы существовали всегда в природе, будучи в себе, в виртуальной реальности, ибо если бы мы там не существовали, мы бы и не смогли родиться, так как “ex nihilo nihil fit” (из ничего ничто не возникает), родившись мы существовали для себя, а когда умрем – будем существовать для Бога, для дальнейших Его планов и целей Ему ведомых. Последовательный, научный ум Вольтера привел его к следующему умозаключению: “...Я существую, а следовательно, нечто существует извечно. ...В конце концов, ясно, что мы уже прошли чрез различные виды существования. Мы существовали до того, как новое сочетание органов заключило нас в материнское чрево; в течение девяти месяцев наше существо было весьма отлично от прежнего; детство наше совершенно не походило на наше зародышевое состояние; в зрелом возрасте не осталось ничего от детства; смерть может дать нам еще иной модус существования” [4].

Что, во всяком случае для меня, абсолютно ясно, – это то, что небытия не бывает. Небытие – это чистая абстракция, фантом или условный термин, которым обозначают иную форму бытия чего-либо. Но, поскольку постоянных форм тоже не бывает, ибо все течет, все движется и все меняется, то, как учил Гегель: “Бытие и небытие суть одно и то же; следовательно, одно и то же, существую ли я или не существую, существует ли или не существует этот дом, обладаю ли я или не обладаю ста талерами” [5]. Это как раз то, что не понял шекспировский Гамлет, что “не быть” невозможно, возможно лишь изменить форму своего бытия (или карму, если угодно), в лучшую или в худшую сторону. Рассказывают такой случай: один студент пришел исповедоваться к священнику и говорит: “Батюшка, я решил покончить с собой, так как ничего не вижу в своей жизни, кроме страданий, наверно, я рожден неудачником”. И что же ему ответил священник? А вот что: “Ты правильно рассуждаешь, сын мой, и я одобряю твое желание покончить с собой, но скажи мне, каким способом возможно это сделать, и я в свою очередь тоже им бы воспользовался. Да, можно разрушить свое ни в чем не повинное тело, но себя мы уничтожить не можем, и если мы не в состоянии решить наши проблемы в этой жизни, то они все останутся у нас и в будущей”. Самоубийца подобен нерадивому скрипачу, который в досаде на свою плохую игру разбивает скрипку, и в итоге у него скрипки больше нет, а бездарный скрипач остался. Но есть верный способ покончить с собой – это отрешиться от своего эго и отдать себя воле Господней.

Но вот умирает человек, мы видим мертвое тело и думаем, что это все, что от него осталось. Нет, господа, не все. Осталась его жизненная энергия, которая, как известно из первого закона термодинамики, не появляется из ниоткуда и никогда не исчезает, и, хотя ее форма может меняться, ее суть неизменна. Эту энергию богословы называют душой. Сейчас, даже ее пытаются, так сказать, “пощупать руками”, улавливая ее присутствие особыми чувствительными приборами, пытаются узнать поподробнее о “загробном мире” и посмертных ощущениях человека, исследования в этом плане доктора Рэймонда Моуди, я думаю, известны всем, но мы не будем углубляться в эти проблемы, ибо это не наша тема.

Древние мудрецы не имели современных приборов и лабораторий, зато у них был гораздо более чувствительный прибор – сердце. Зная своим сердцем о существовании бессмертной души, они пытались обосновать это философскими умозаключениями. Так, еще римский философ Эпиктет учил: “Если разлука или смерть кажется тебе такою страшною, то ты должен во время жатв горевать о том, что умирают колосья, а осенью плакать о том, что засохшие листья падают с деревьев. Разлука людей больше ничего, как небольшая перемена, а смерть – также перемена, только немного большая. В мире нет уничтожения, а только превращение одной жизни в другую. И для нас наступает это превращение тогда, когда Богу угодно. Ведь и родились мы не тогда, когда хотели, а когда Бог велел” [6]. Средневековый философ-богослов Дунс Скотт поставил вопрос: “Может ли материя мыслить?”. Наверно, если бы он увидел наши современные компьютеры, он бы поставил его иначе, ведь суть его вопроса в том, чтобы найти уникальное качественное отличие человеческой самости от материального мира. Эта самость сама по себе не есть материя, но использует материю в своих целях. Так, человеку даны ноги, чтобы передвигаться, но он счел, что возможности этого инструмента недостаточны и изобрел транспортные средства. Ему даны глаза, чтобы видеть, но и этого ему показалось мало, и он изобрел микроскопы и телескопы. Наконец, ему дан мозг, чтобы мыслить. Изобретенный компьютер доказал, что и этот инструмент далек от совершенства. Но чтобы компьютер начал “мыслить”, нужна энергия – воля, которая бы его привела в действие. Поэтому вопрос следовало бы поставить так: “Присуща ли материи воля?”. А воли у материи нет, и там, где мы наблюдаем такое явление, там мы уже сталкиваемся не со свойством материи, а с совершенно иной сущностью, с материей не связанной, ибо одна и та же воля может воплощаться в различное вещество, постоянно заменяя его, оставаясь при этом сама собой. Сколько раз за нашу жизнь мы уже “хоронили” вещество нашего тела в виде шлаков и заменяли его другими атомами, совершая тем самым как бы самовоскрешение? Само собой разумеется, что наша воля, освободившись со смертью от всех шлаков старого тела, необходимо воссоздаст себе новую материальную оболочку, поэтому в нашем будущем воскресении нет абсолютно ничего фантастического.

Но эмпирическая наука также, вроде бы, выставляет неопровержимые аргументы против идеи бессмертия. Она говорит, что все наши эмоции, знания, мысли, логические операции, то есть все то, что называется сознанием, есть деятельность живого телесного органа – головного мозга, и все наше “сознание” зависит от его деятельности, а с нарушением функций головного мозга, даже еще при жизни человеческого организма, сознание разрушается. Ну что ж, допустим, что так, хотя даже и это предположение опровергается некоторыми экспериментами и разными явлениями, позволяющими установить контакт с умершими, свидетельствующими о том, что мертвые помнят все, даже лучше чем живые. И тем не менее наше сознание не есть наше “Я”, более того, оно в меньшей степени может претендовать на адекватность нашему “Я”, скорее оно есть то, что нашему “Я” противоположно, что есть “не Я”, что привнесено в него извне, ибо ни мысли, ни переживания, ни информация, которую мы воспринимаем, не являются нашей сущностью, так как связаны с внешними вещами. Что бы вы, например, предпочли: лишиться памяти, все забыть и начать познавать жизнь сначала или записать все содержимое вашей памяти на какой-нибудь вечный компьютер, который бы продолжал работать за вас, а самим больше не жить? Уверен, что большинство выбрало бы жизнь. Однако именно этот фантом вместо жизни лицемерно предлагает нам принять материалистическая идеология, утешая нас тем, что мы будем “жить” в наших делах, в потомках, в воспоминаниях друзей, в светлом будущем народа, ради которого нам предлагается пожертвовать собой сейчас. Почему-то бедная Золушка не очень радовалась тому, что на бал вместо нее поедут ее сестры, но хотела там быть также и сама. Особого оптимизма перед лицом смерти ухитрилась добиться советская идеология, целиком покорившись ей: “Ты умрешь, и тебя не будет, – говорила она, – но какая в этом трагедия? Ты боишься смерти только потому, что ты эгоист, но ты должен забыть о себе, и знать только то, что ты винтик нашего коллектива и чем больше ты себя подчиняешь воле коллектива, тем меньше у тебя воли к своей жизни”. Только вот эта “коллективистская идеология” сама оказалась смертной, эпоха оптимистов завершилась, а ее существование продлилось даже меньше продолжительности средней человеческой жизни. Николай Бердяев писал: “Смерть трагична именно для личности, для всего безличного этой трагедии не существует. Все смертное, естественно, должно умереть. Но личность бессмертна, она есть единственное бессмертное, она творится для вечности” [7].

Итак, что значит умереть? Это значит всего лишь потерять собственное тело. А чтó есть тело? Килограммы мяса и жира, которые навешены на нас тяжким бременем, от которого мы не в состоянии освободиться, пока живем. Странно, мы столько терпим из-за него неудобств и даже страданий, ни одна вещь не причиняет нам столько хлопот, как собственное тело. Даже если мы и наслаждаемся относительно коротким периодом крепкого здоровья, мысль о том, как сохранить его подольше, отнимает у нас лучшие духовные силы. Когда же мы сталкиваемся с первыми признаками естественного дряхления или начинаем осознавать свои врожденные изъяны, мы проклинаем судьбу за то, что дала нам такую жалкую телесную форму, но в то же время так боимся расстаться с ней. Может быть, разумнее было бы поступить так же, как если бы мы, будучи недовольны какой-нибудь вещью, например, холодильником, который и тесен, и устарел, и плохо работает, но худо ли бедно, продолжает существовать, занимая место в комнате и 10, и 15, и 20 лет, но в конце концов мы его выбрасываем (даже в рабочем состоянии) и покупаем новый. Другой вопрос: вправе ли мы распоряжаться нашим телом как надоевшей вещью? Я думаю, что нет. Не мы его создали, а посему наше тело нам полностью не принадлежит, оно дано нам как бы напрокат. Поэтому нам и дан инстинкт самосохранения, чтобы мы заботились о себе, продлевали свою жизнь настолько, насколько возможно, но в то же время и использовали его по своему назначению, как в притче о талантах: “Ибо Он поступит, как человек, который, отправляясь в чужую страну, призвал рабов своих и поручил им имение свое: и одному дал пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе; и тот час отправился. Получивший пять талантов пошел, употребил их в дело и приобрел другие пять талантов; точно также и получивший два таланта приобрел другие два; получивший же один талант пошел и закопал его в землю и скрыл серебро господина своего. По долгом времени, приходит господин рабов трех и требует у них отчета. И подошед получивший пять талантов принес другие пять талантов и говорит: “господин! пять талантов ты дал мне; вот, другие пять талантов я приобрел на них”. Господин его сказал ему: “хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего”. Подошел также и получивший два таланта и сказал: “господин! два таланта ты дал мне; вот, другие два таланта я приобрел на них”. Господин его сказал ему: “хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего”. Подошел и получивший один талант и сказал: “господин! я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал; и убоявшись пошел и скрыл талант твой в земле; вот тебе твое”. Господин же его сказал ему в ответ: “лукавый раб и ленивый! ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал; посему надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я пришед получил бы мое с прибылью; итак возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет; а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов” (Мф. 25:14-30).

Что такое талант? Дословно по притче – это 36 килограмм золота или серебра, довольно-таки крупная сумма денег, талантами в те времена выплачивали государственные долги, естественно, что господин рабов, “жестокость” которого состояла в том, что он не мог допустить экономического застоя в своей стране из-за откровенного саботажа нерадивого чиновника, не использовавшего по назначению отведенные ему фонды, но в более широком смысле здесь имеется в виду вся совокупность наших хороших задатков, которые мы получили от рождения, и которые останутся при нас и после смерти, но при условии, если мы их использовали при жизни и смогли приумножить, то это есть тот капитал, единственный из всего имеющегося у нас, который мы можем взять с собой в иной мир. Конечно, не все люди при жизни отдают себе в этом отчет, хотя каждый знает это в своем сердце, это же отражено почти во всех религиях, точнее у их истоков, когда еще их циничные плутократы-жрецы не успели довести вероучения до маразма, когда, например, Царство Небесное предлагается за индульгенцию или когда мусульманским фанатикам обещают гарем сверстниц в раю за совершенный теракт. Однако мистическое познание опровергает утверждение циников, что у всех один конец. Люди, же пережившие каким-либо образом контакт со смертью, если даже до того и были циниками, полностью перерождаются, и единогласно верят, как о том свидетельствует Рэймонд Моуди, что только две вещи имеют значение для посмертного бытия – это возрастание в любви и в мудрости, а все остальное, если не служит этим целям – суета. Я помню, когда мною были поданы документы в ОВИР на выезд из Советского Союза, для меня отпало множество проблем от бытовых до общественных, которые раньше казались важными, меня уже, например, как-то не волновало, кто станет завучем в нашей школе и как там будет распределяться нагрузка, кто победит на выборах в городской совет, зато было гораздо важнее учить языки и накапливать знания. Но в конце концов все мы будем эмигрантами, а потому Иисус учил: “Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут; ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше” (Мф. 6: 19-21).

Но вернемся к истории воскрешения Лазаря. Многие библеисты-критики отрицают это событие как исторический факт, что само по себе, надо сказать не требует особого аналитического ума, понять же, каким образом это повествование оказалось в Евангелии от Иоанна, и почему о нем ничего не знают другие евангелисты – значительно труднее. Что это, выдумка? Но зачем же тогда сочинителю заходить так далеко, что описывать это событие как общеизвестное и даже утверждать, что духовные власти Иерусалима знали о нем? Не лучше бы было написать, что это воскрешение Иисус сделал втайне, и велел о нем никому не рассказывать до поры, но теперь, мол, Иоанн решил, что настало время поделиться своим секретом со всеми? Но это чудо, согласно Иоанну, Иисус совершил не ради благотворительных целей, каковыми были почти все Его другие чудеса, а совершил его именно для того, чтобы всем продемонстрировать Его власть над смертью, для чего даже позволил временно умереть своему другу Лазарю – поступок, который не могут Ему простить “высокоморальные” критики, ведь Иисус, зная, что Лазарь болен, мог поспешить к нему или хотя бы исцелить на расстоянии, но не допустить смерти. Видимо, тот урок, который Он хотел преподать ученикам накануне Его собственной смерти, был для Иисуса гораздо важнее его репутации гуманиста среди обывателей, ибо что может быть гуманнее, чем открыть людям: “Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня не умрет во век”. Давид Фридрих Штраус был вполне логичен, когда писал: “Действительно, тому, кто в истории Лазаря видит не истинное чудо, остается лишь одно из двух: либо отстаивать правдивость рассказа, в ущерб и достоинству Иисуса.., либо отстаивать честь Иисуса и здравый смысл в ущерб правдивости рассказа” [8]. Так как ложь Иоанна не укладывается в здравый смысл, остается обвинять Иисуса либо в бесчестном поступке по отношению к другу, которого Он принес в жертву Своим интересам, либо в том, что Он действовал с Лазарем заодно, обманывая народ, а потому тем, кто верит Иисусу (помимо доверия к Иоанну), ничего не остается, как признать факт чуда. Может быть, потому и молчат синоптики об этом эпизоде, что он не вписывается в их концепцию Иисуса – нравственного гумманиста. Во всяком случае для меня, это повествование есть тайна и чудо не менее удивительное, чем само воскрешение Лазаря, такова, видимо, была воля Господня, чтобы дать каждому евангелисту свою функцию, чтобы сообщение Иоанна прозвучало как кульминационный аккорд в этой четырехчастной симфонии всех Евангелий. Я почему-то даже не могу себе представить, чтобы об этом написал еще кто-нибудь, кроме Иоанна, так же как нельзя себе представить, чтобы повесть о Ромео и Джульетте написал кто-нибудь еще, помимо Шекспира. Люди факта с неразвитым абстрактным мышлением не понимают, что в Божественной истории, в отличие от дурной истории мира сего, есть вещи уникальные, о которых должен писать кто-нибудь только один. Господь не захотел, чтобы самое чудесное деяние Его Сына стало темой для базарных сплетен. Но есть определенная взаимосвязь, логическая последовательность, синтезирующая предшествующие сообщения синоптиков. Так, например, чудо воскрешения вифанского Лазаря можно рассмотреть как продолжение разговора, начатого Иисусом в притче о богаче и нищем Лазаре, которую приводит Лука:

“Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача; и псы приходя лизали струпья его. Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово; умер и богач, и похоронили его; и в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его, и возопив сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучусь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь; и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так-что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят. Тогда сказал он: так прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего, ибо у меня пять братьев: пусть он засвидетельствует им, чтоб и они не пришли в это место мучения. Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их. Он же сказал: нет, отче Аврааме! но если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят” (Лк. 16:19-31).

Авраам отказал богачу и не послал к его живым братьям Лазаря, но Господь все-таки решил уступить и дать им еще один шанс в надежде, что появление воскресшего Лазаря пробудет веру. И что же уверовали? Вифанская история дает ясный ответ на этот вопрос. Первосвященники и фарисеи все же добились своего – большинство иудеев не уверовало во Христа, но, несмотря на это, римляне все-таки пришли и овладели и местом, и народом, а те, кто в Христа уверовали, вскоре овладели и римлянами, и их местом, и почти всем миром.

Достопримечательности Вифании.

Древнее селение Вифания находилось на восточном склоне Елеонской горы, приблизительно в расстоянии 3-х километров от Иерусалима. В настоящее время Вифания представляет собой довольно-таки развитый арабский городок, охватывающий практически всю территорию между Иерусалимом, границу с которым обозначает махсом (КПП), и вплоть до современного еврейского города Маале Адумим. Большинство населения Вифании – мусульмане, а потому официальное название этого населенного пункта – эль-Азария, названного так арабами-мусульманами в честь Лазаря, которого они также почитают как святого, но для христиан это место всегда будет оставаться под названием Вифания. Довольно-таки заурядная архитектура современных арабских домов лишь подчеркивает неожиданный контраст, который открывается за поворотом дороги живописным видом христианских церквей в центре Вифании, и самая привлекательная из них – церковь Лазаря.

Церковь Лазаря.

Первые упоминания о Вифании как о месте поклонения христиан относятся к началу IV века. О ней пишет в своем “Путнике” пилигрим из Бордо 333 года: «Отсюда (от Елеонской горы) в тысячи пятистах шагах к востоку, селение, называемое Вифания» [9]. Здесь пещера, в которой положен был Лазарь, воскрешённый Христом» , Иероним Блаженный, переводя “Ономастикон”, добавляет к Евсевию: “Вифания (Bethania), селение, на втором милиарие от Элии, на склоне горы Масличной, где Спаситель воскресил Лазаря, гроб которого ныне указывает церковь, выстроенная там же” [10]. Он же упоминает о ней своих гомилиях: “Вифания есть небольшое пригородное селение, где сегодня (похоронен) Лазарь, это селение Марфы, Марии и Лазаря” [11]. Само слово “Вифания” Иероним переводит как “дом послушания”. Надо сказать, что до сих пор нет согласия по поводу значения этого слова, его переводят также и как “дом пальм”, ведь само название до нас дошло уже в греческом искажении, но наиболее логичный перевод, как мне кажется, есть “дом бедняка” от ивритского “бейт ани”. В 385 году Эгерия, перечисляя Святые места, где проводилась праздничная литургия, упоминает и Вифанию: “На пятый день в церкви Лазаря, отстоящей от Иерусалима приблизительно на тысячу пятьсот шагов” [12]. Раскопки, проводимые в 1949 году под руководством археологов францисканцев отца Солера и Беллармино Багатти обнаружили эту церковь к востоку от могилы Лазаря. Исследования ее остатков подтвердили, что это была одна из первых церквей Палестины, современница церкви апостолов Елеона. Возможно, что эта первая церковь была разрушена землетрясением, так как в V-VI веке на ее месте уже была построена другая церковь. Отец Солер обосновывает версию землетрясения хорошим состоянием мозаики. Точная дата строительства второй церкви неизвестна, так как сильные землетрясения в Иерусалиме происходили и в V, и в VI веке (6 ноября 447 года и 9 июля 551 года). Последнее принесло опустошение не только в Палестине, но и в Аравии, Месопотамии, Сирии и Финикии. Эта дата совпадает со временем правления императора Юстиниана, знаменитого своим спонсорством строительства церквей в Палестине. Фундаменты новой церкви уже частично не совпадают с прежней, они были передвинуты на тринадцать метров к востоку, западная стена идет поперек нефов первой церкви, но фундаменты северной и южной стен остались на прежних местах.

Крестоносцы, овладев Палестиной, приступили к восстановлению этой церкви, но в ходе реставрации они привнесли столько существенных изменений в ее архитектуру, что археологи говорят о ней как о третьей церкви. Византийцы, как правило, не строили массивных стен, боковые стены базилики – северная и южная по толщине не превышали 50 см. Крестоносцы значительно укрепили северную стену, прибавив к ней пилястры толщиной 230 см., южная стена, являясь смежной с соседнем монастырем, в таких укреплениях не нуждалась. Кроме этого, крестоносцы построили еще одну церковь, непосредственно над могилой Лазаря, которую называют четвертой церковью. Об этих церквях сохранились свидетельства паломников XII века Зевульфа (1102-1103) и игумена Даниила (1106-1107). Описывая Вифанию, английский пилигрим Зевульф, как то было принято у большинства западных богословов [13], отождествляет Марию сестру Лазаря с Марией Магдалиной: “А Вифания, где Господь воскресил из мертвых Лазаря, находится на другом склоне горы Елеонской к востоку от города приблизительно на расстоянии двух миллиариев; там – церковь св. Лазаря, в которой находится гроб его и многих епископов Иерусалимских. Под алтарем то место, где Мария Магдалина обмыла слезами ноги Господа Иисуса и отерла волосами своими и целовала ноги его и помазала миром” [14]. Игумен Даниил в своем “Хождении” писал: “И влезучи есть во врата городка того, на десней руце (направо) есть пещера и в той пещере есть гроб святого Лазаря; и в той келии Лазарь болел, туже и умер был. И есть посреде градка того церкви велика, создана вверх и исписана добре была вся. И есть от церкви тоя до гроба Лазарева сажень 12; и есть гроб Лазарев от церкви к западу лиць (лицом к западу), а церковь к востоку лиць” [15]. В 1170 году Вифанию описывает немецкий пилигрим Теодорик: “Вифания... защищена как природой своего расположения, так и крепостью строений. Здесь стоит почитаемая двойная церковь. Одна часть – в честь тела блаженного Лазаря. Господь воскресил его из мертвых на четвертый день после похорон, и пятнадцать лет он возглавлял Иерусалимскую церковь. Другая часть – церковь сестер Марии и Марфы, знаменитая своими реликвиями. Сестры служат Богу под своей игуменьей. И там наш Господь и Спаситель часто бывал в гостях” [16].

В середине XIV века обе церкви были уже в руинах, но крипта (могила Лазаря), не пострадала. Христиане продолжали совершать туда паломничества и наладили хорошие отношения с мусульманами. В 1499 году францисканцы приобрели право ключа от могилы Лазаря, а в 1570 году приобретают право открыть новый вход. Теперь доступ в могилу проходит не с востока, как раньше (восточная стена гробницы была ее оригинальным входом, но сегодня он закрыт), а с севера. Могила содержит три ниши (аркосолиумы), почти полностью скрытые кладкой. Традиционное место, где лежало тело Лазаря справа.

В 1863 году францисканцы приобрели настоящий участок, на котором стали производить археологические раскопки.

В 1952-1953 году архитектор Антонио Барлуцци строит новую церковь. С внешней стороны здание напоминает могильный склеп. Вы не найдете в нем ни одного окна, только мозаичные панели с трех сторон вносят какое-то разнообразие в совершенно голые стены (см. фото). Все здесь говорит о смерти и воскресении. Входя в церковь вы действительно настроены попасть в мрачный могильный склеп и вдруг вы ощущаете нечто совершенно неожиданное и чудесное: вы видите яркий свет, который исходит из центра купола с небес. Чудо воскресения выражено архитектором просто гениально. 48 мозаик купола изображают голубей, символизирующих души верующих, взлетающих в вечность. У основания купола – слова из Евангелия от Иоанна: “Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек” (Ин. 11:25-26). Четыре стены церкви украшают мозаичные картины художника Цезаря Вагерини, сделанные с помощью фирмы Монтичелли (Рим). Над входом изображена сцена ужина в доме Симона Прокаженного с Марией, умащающей Иисуса (Марк 14:3-8). Слева от входа – Иисус с семьей в Вифании. В центре, напротив входа, – Иисус, говорящий “Я воскресение и жизнь”. Справа – Иисус воскрешает Лазаря.

Центральный алтарь находится на точном месте алтарей двух прежних церквей. Перед алтарем, на плите, два ангела стягивают занавес, обнаруживая пустую могилу и саван (работа Аурелио Миструцци). Два других алтаря сделаны в виде саркофагов. Их единственное украшение – маленький круглый медальон с фигурами Марии и Марфы.

Монастырь крестоносцев.

Восточные склоны Масличной горы с древних времен начала христианства привлекали к себе монахов – отшельников и анахоретов, селившихся вокруг могилы Лазаря. Пилигрим из Плаченцы (570 г.) свидетельствует: “Обозревая эти долины и обходя многие келии, много чудесных местностей, мы видели на горе Масличной множество затворников, мужчин и женщин” [17]. Бернард Мудрый (886-870) в своем “Итинерарии” упоминал о Вифанском монастыре, но нам неизвестно, когда и кем он был основан: “Здесь есть монастырь, в церкви которого показывают гробницу Лазаря. Рядом с ней, к северу, находится водоем, в котором по указанию Господа, Лазарь обмылся после того, как был воскрешен; он, как говорят, впоследствии сподобился быть епископом Ефеса в течение сорока лет” [18]. Во всяком случае, до прихода крестоносцев Вифанские обители в монашеском мире не слишком прославились, хотя само место вполне могло бы соперничать в плане привлечения к себе внимания монахов даже с такими великими конкурентами, как Вифлеем или долина Креста, прославившимися своими древними монастырями. Вифания как бы ждала своей очереди, сохраняя вакантное место, чтобы вписать свое слово в историю монашеского движения, и этот звездный час пришел к ней с Запада в лице бенедиктинского ордена. Крестоносцы с первых же дней завладели Вифанией, но по началу ею распоряжались каноники Храма Гроба Господня, только с 1138 года король Фулк Анжуйский (1131-1144) передает ее сестрам св. Анны Иерусалимской – монахиням бенедиктенского ордена, а прежним владельцам, в качестве компенсации, отдает вотчины в районе Фекои (Текоа). Понятно, что имея таких высоких основателей, монастырь предполагался быть элитарным и пользовался особым покровительством властей. К числу монахинь вновь образованного монастыря принадлежала и младшая сестра королевы Мелисанды Иветта, которая стала второй аббатиссой монастыря после смерти престарелой Матильды в 1144 году. В 1143 году королева Мелисанда начала реставрировать церковь и строить монастырь, включавший в себя целый комплекс зданий: две церкви (над могилой Лазаря и церковь Марии и Марфы, вышеупомянутую как “третья церковь”), клойстер, комнаты собрания каноников (членов капитула при епископе), дормиторий (общую спальню) и другие помещения. В расстоянии 80 метров к западу от монастыря Мелисанда построила грандиозную сторожевую башню, остатки которой, возвышаясь на пустыре позади новой греческой церкви, впечатляют и сейчас (см. фото). Монастырю, как свидетельствует Теодорик (1170 год), также были переданы знаменитые поместья с бальзамовыми плантациями под Иерихоном, которые еще Марк Антоний дарил Клеопатре, и они значительно обеспечивали финансовое существование монастыря. Судя по всему, “бедные” монашки жили над могилой нищего Лазаря как “у Христа за пазухой” и ни в чем не нуждались. Они пользовались в своем обиходе богатой утварью, не гнушались и драгоценностей, и предметов роскоши.

Говоря о Вифанском женском монастыре, невольно напрашивается его сравнение с другим монастырем, также основанным особой из царской фамилии. Я имею в виду Марфо-Мариинскую обитель, основанную Великой Княгиней и святой Елизаветой Федоровной. Организовывая монастырь и продумывая его устав, она не ставила целью найти какой-то новый образ жизни монахинь, она просто хотела хоть как-то помочь бедным одиноким женщинам, отчаявшимся выйти из нужды и лишенных в этом мире всякой возможности личного счастья. Она очень хотела им это счастье дать, сделать их жизнь духовно насыщенной и направить их деятельность на конкретные дела милосердия. Название “Марфо-Мариинская” символизирует два пути служения Господу, прообразом которых стали Вифанские сестры Марфа и Мария. Мария искала духовного совершенствования, а Марфа, хотела просто обслуживать дорогих ей гостей. После ареста и убийства настоятельницы обитель, хотя и просуществовала еще семь лет, но практически прекратила свою благотворительную деятельность.

Вифанскому монастырю суждено было недолгое существование. С изгнанием крестоносцев Салах эд-Дином, монастырь был покинут, а при турецкой оккупации от него остались уже одни руины.

Мусульманская мечеть.

Мусульмане, так же как и христиане, почитают Лазаря за святого праведника, и, как известно, сама могила в настоящее время принадлежит им. Само селение Вифания было переименовано ими в эль-Азарию – в честь Лазаря. Рядом с могилой Лазаря мусульмане выстроили мечеть, которая называется эль-Узайр. Правда, в Коране под этим именем упоминается совсем другой персонаж. Под Узайром Коран скорее подразумевает Библейского Ездру Книжника (Эзру). Там говорится, что Узайр почитался иудеями как сын Аллаха, так как в памяти своей головы сохранил весь текст Торы (ат-Тауры), и когда подлинный текст был найден, то оказалось, что он полностью совпал с тем, что написал Эзра по памяти. Иудеи были поражены и стали поклоняться Эзре.

Греческий женский монастырь “Встречи” (Burj el-Hammar).

Монастырь находится справа от дороги, ведущей на Маале Адумим, и выделяется своей высокой колокольней со шпилем. Церковь построена в 1882-1883 году на толстых фундаментах средневекового строения. Поздняя традиция приписывает этому месту место встречи Иисуса с Марфой и Марией. В храме находится иконостас с русскими иконами, сделанный русскими монахинями. Справа от иконостаса находится камень, почитаемый как Святыня, по преданию, на нем отдыхал Иисус по дороге из Иерихона, в тот момент, когда Его встретила Марфа. Поэтому и сам монастырь называется монастырем Встречи. Его настоятель архимандрит Феодосий все годы сопровождал русских паломников по Святым местам.

Напротив монастыря “Встречи”, через дорогу, находится Русская православная школа. Этот участок был приобретен в 1909 году начальником Русской Духовной Миссии архимандритом Леонидом (Сенцовым), на котором он построил два дома для нужд паломников. Затем, в 1934 году, игуменья Гефсиманского монастыря мать Мария (Барбара Робинзон) организовала здесь пансион и школу для арабских девочек, о которой мы упоминали выше (см. вторую часть «Экзегетика человека».

Греческая церковь (новая) находится выше могилы Лазаря. При активном содействии настоятеля монастыря Мар Сабы отца Серафима, греческая община в 1965 году начала строительство церкви. В целом она образует как бы две церкви – одна над другой. Нижняя включает в себя стену средневековой монастырской церкви.

Иудео-христианский грот. В 1950 году, при рытье траншеи, на территории, принадлежащей сестрам милосердия, к северо-западу от францисканской оливковой рощи, был обнаружен грот с начертаниями, свидетельствующими о длительном почитании. Археолог францисканец Эммануэль Теста изучил это место и отнес его к иудео-христианским временам, что подтверждается некоторыми символами иудео-христианской мистики: космической лестницей, треугольниками и другими рисунками, обнаруженными на стенах. Судя по всему, грот был покинут в V-VI веке.

* * *

Нельзя завершить разговор о чудесах Иисуса, совершенных Им во время Его пребывания в Иерусалиме, не упомянув об исцелении расслабленного. Для этого мы должны мысленно или физически отправиться в другое место, следуя тому же пути, каким ходил и Иисус. Мы выйдем из Вифании к Кедронской долине, пересечем ее и войдем в Старый город Иерусалима через Львиные ворота и, пройдя несколько метров, войдем через дверь справа от нас на территорию монастыря “Белых отцов”, познакомимся с его достопримечательностями.

Вифезда

О чуде исцеления расслабленного, так же как и о чуде воскрешения Лазаря, сохранилось повествование, приведенное только лишь в Евангелии от Иоанна. В главе пятой Иоанн пишет:

“После сего был праздник Иудейский, и пришел Иисус в Иерусалим. Есть же в Иерусалиме у Овечьих ворот купальня, называемая по-Еврейски Вифезда, при которой было пять крытых ходов: в них лежало великое множество больных, слепых, хромых, иссохших, ожидающих движения воды; ибо Ангел Господень по времени сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью. Тут был человек, находившийся в болезни тридцать восемь лет. Иисус, увидев его лежащего и узнав, что он лежит уже долгое время, говорит ему: хочешь ли быть здоров? Больной отвечал Ему: так, Господи; но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня. Иисус говорит ему: встань, возьми постель твою и ходи. И он тотчас выздоровел, и взял постель свою, и пошел. Было же это в день субботний. Посему Иудеи говорили исцеленному: сегодня суббота; не должно тебе брать постели. Он отвечал им: кто меня исцелил, Тот мне сказал: возьми постель твою и ходи. Его спросили: кто Тот Человек, Который сказал тебе: “возьми постель твою и ходи”? Исцеленный же не знал, кто Он; ибо Иисус скрылся в народе, бывшем на том месте. Потом Иисус встретил его в храме и сказал ему: вот ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже. Человек сей пошел и объявил Иудеям, что исцеливший его есть Иисус. И стали Иудеи гнать Иисуса и искали убить Его за то, что Он делал такие дела в субботу” (Ин. 5:1-16).

Долгое время Вифезду отождествляли с бассейном Исраил (ныне засыпанном), находившимся на месте современной автостоянки на противоположной стороне улицы, у стены Храмовой горы, и только раскопки, проводимые в 1914 году на территории монастыря Белых отцов, открыли остатки большого бассейна 150Х50Х15 метров, состоящего из двух резервуаров, разделенных стеной.

Открытие бассейна опровергает оценки, распространенные среди библеистов XIX века, таких, например, как Давид Штраус и Бруно Бауэр о “Четвертом Евангелии”, как не имеющем никакого исторического значения, что оно-де не дает никаких мало-мальски точных указаний относительно места и времени описываемых в нем событий, сосредотачивается преимущественно на абстрактном философствовании. Описание же купальни в 5-й главе, как доказала археология, напротив, обнаруживает хорошее знание Иерусалима у автора. А до этого времени не только ученые-критики, но и многие ортодоксальные богословы трактовали этот эпизод с купальней аллегорически. Вот что пишет об этом Давид Штраус в своей книге “Жизнь Иисуса”:

“Купальня Вифезда, о которой кроме Иоанна, не сообщает ничего ни Иосиф Флавий, ни целый ряд раввинов, по описанию евангелиста, имела пять крытых ходов и переполнена была всегда великим множеством больных: слепых, хромых, иссохших; словом купальня эта представляла собой обширную лечебницу, где и появляется великий Чудо-Врач и намечает себе самого застарелого и безнадежного больного, чтобы на нем блестящим образом проявить могущество Божественного Слова – Жизнедавца. Правда, уж сама купальня эта обладает чудесной высшей силой, ибо, по словам евангелиста, «Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал» (Ин. 5:4). Но затем оказывается, что помощь ангела Господня миновала самого беспомощного человека (расслабленный не успевал первым войти в купальню), и это обстоятельство еще больше оттеняет значение и ценность того спасения, которое дарует Иисус больному; но вместе с тем эта деталь в связи с общим описанием чудесной купальни наводит на мысль о символическом значении всего данного эпизода. Возможно, что 38 лет страданий расслабленного символизируют собой те 38 лет блужданий по пустыне, на которые был обречен народ израильский, прежде чем достиг страны обетованной (Втор. 2:14). Возможно также, что пять крытых ходов купальни знаменуют собой пять книг Моисея, ибо их, очевидно, подразумевает Сам Иисус, когда по поводу настоящего чуда замечает (Ин. 5:39, 45), обращаясь к иудеям: «исследуйте Писания, ибо вы думаете через них иметь жизнь вечную», тогда как эту жизнь вечную, помимо Иисуса, им столь же невозможно обрести, как невозможно было исцелиться без Его содействия расслабленному, лежащему у купальни” [19].

Итак, на сегодняшний день имеется два непосредственных источника, свидетельствующих о существовании этой целебной купальни: это “Четвертое Евангелие”, или Евангелие от Иоанна, и “Пятое Евангелие”, т. е. сама Святая Земля. Рассмотрев сообщение Иоанна, теперь мы сравним его с тем, что нам рассказывает о себе сама Святыня.

Под византийской базиликой были обнаружены сводчатые галереи, возможно, остатки тех “пяти крытых ходов”, о которых упоминал Иоанн (см. фото). О целительных свойствах бассейна еще в дохристианскую эпоху свидетельствуют некоторые интересные археологические находки. Одна из них – небольшое каменное изваяние ноги, пожертвованной некоей Pompeia Lucilia, чье имя выгравировано на изваянии вместе с изображением змеи – символа культа Эскулапа. Этот экземпляр представляет собой предмет магического культа, при котором божеству жертвовали копии больных частей тела, бросая их в бассейн. (Эта традиция ритуальных посвящений была весьма распространена в древнем мире). Когда христианство одержало победу над язычеством и стало превалирующей религией в Иерусалиме, существование храма Эскулапа было стерто строительством новой церкви. Она стала символом борьбы Христа с Эскулапом, как бы доказывая, что истинный целитель был Христос, а не Эскулап.

Когда был построен бассейн, никто сейчас с точностью сказать не может, но можно предположить с большой долей вероятности, что его строительство относится ко II веку до нашей эры, когда Иерусалим, после того как Маккавеи выстояли против натиска элинистской цивилизации, начал возвращаться к своим древним традициям, и, желая их утвердить и возвеличить перед языческими культами, священники стали с особым торжеством осуществлять жертвоприношения в Храме. И вот тогда им, видимо, и понадобился еще один бассейн, так как для омовения жертв явно не хватало воды. Самым удобным и ближе всего расположенным к Храму местом, была маленькая долина Бейт Зейта, или Бецета, ограничивающая Храмовую гору с северной стороны. Кроме этих чисто интуитивных догадок, строительство водохранилища в этом месте в Хасмонейскую эпоху косвенно подтверждается дейтероканонической книгой Премудрости Иисуса, сына Сирахова, свидетельствующей о нехватке воды в Иерусалиме во время понтификата первосвященника Симона сына Онии (220-195 г. до н. э.). Иисус сын Сирахов, восхваляя его деяния, пишет: “Симон, сын Онии, великий священник, при жизни своей исправил дом и во дни свои укрепил храм: им положено основание двойного возвышения – возведение высокой ограды храма; во дни его уменьшено водохранилище, окружность медного моря; чтобы предохранить народ свой от бедствия, он укрепил город против осады” (Сир. 50:1-4).

Первые упоминания об этом водохранилище в христианскую эпоху относятся к IV веку, о нем упоминают Евсевий Кесарийский и ранние пилигримы. Евсевий в своем “Ономастиконе” пишет: “Вифезда (Βηθεσδά), купель в Иерусалиме, она же и Овчая, в древности имевшая пять притворов; и ныне показывается в двух находящихся там бассейнах, из которых один наполняется ежегодными дождями, а другой же имеет чудным образом окрашенную в красный цвет воду, представляя, как говорят, след омывавшихся в нем жертв, отчего и зовется: Овчий, по причине жертв” [20]. Пилигрим из Бордо в 333 году писал: “В Иерусалиме возле храма имеются два водоема, сооруженные Соломоном, один с правой, другой с левой стороны; внутри же города имеются два смежных водоема с пятью крытыми ходами, называемые Вефсаида (Bethsaida) (очевидно, название Вифезда здесь спутано с галилейским городом С. Б.) Здесь излечивались многолетние больные; вода же в этих водоемах мутная, красноватого цвета” [21]. Епископ Иерусалима Кирилл даже читал проповедь в этом месте в 347 году, которая была записана верующими и сохранились до наших дней. Вот что там говорится относительно бассейна: “У Овечьего рынка в Иерусалиме был водоем с пятью галереями, четыре из которых обрамляли бассейн, пятая же пересекала его по середине” [22]. Некоторые историки даже отрицали достоверность этих свидетельств, утверждая, что-де святые отцы не могли видеть галереи, а писали так, лишь основываясь на Евангелии Иоанна, но “Пятое Евангелие”, как мы видим, опровергло гипотезу “проницательных” историков, ибо именно о таком расположении галерей, как его описал св. Кирилл, не сказано в Евангелии от Иоанна, зато хорошо видно на самом бассейне.

Когда была построена здесь первая христианская церковь, также невозможно установить с точностью. Есть свидетельство епископа Иоанна Руфа, посетившего Иерусалим в 512 году, что церковь “Пробатика” существовала между 430 и 438 годами при патриархе Ювенале. Кресты в мозаике говорят об эпохе до 427 года, когда император Феодосий запретил использовать декорации крестов в полу. С другой стороны, пилигримы IV века, описывающие бассейн с портиками, не упоминали церковь, поэтому первая четверть V века наиболее вероятна. В 614 году персы сожгли церковь. Затем она была восстановлена патриархом Модестом, который положил второй слой мозаичного пола с текстом, в котором его преемник патриарх Софроний прославляет воссозданную Святыню: “Я взойду в святую Пробатику, где святая Анна родила Марию. Я войду в восстановленный храм пресвятой Богородицы. Я поцелую его возлюбленные стены. Как могу я безразлично пройти через место, где Княгиня была рождена в доме ее предков? Дай мне увидеть то место, где расслабленный человек был исцелен Словом, взял свою постель и ушел” св. Софроний. Патриарх Иерусалима 634-638 г.

Эта церковь, вероятно, простояла до начала XI века, когда халифом аль-Хакимом было разрушено множество церквей в Иерусалиме. Вступив в Иерусалим, крестоносцы нашли повсюду руины, тем не менее место расположения церкви св. Анны им было хорошо известно, как об этом свидетельствует английский пилигрим Зевульф: “Из храма Господня (имеется в виду мечеть Омара) идешь на север к церкви св. Анны, матери блаженной Марии, где она жила со своим мужем; там же она родила свою любезнейшую дочь Марию, Спасительницу всех христиан. Там близко есть водоем, называемый по-еврейски Вифезда, при котором пять крытых ходов, о чем читаем в Евангелии” [23]. До сего времени исцеление расслабленного и рождество Марии посвящалось одному месту – церкви Марии в Вифезде. Крестоносцы решили иметь два отдельных святилища: над бассейном они построили маленькую церковь (см. фото) и рядом с ним воздвигли большой храм – церковь святой Анны.

Церковь св. Анны.

Это одно из немногих грандиозных сооружений эпохи крестоносцев, почти полностью сохранившееся до наших дней (см. фото). Церковь была сооружена в 1142 году при финансовой поддержке королевы Мелисанды и короля Фулка Анжуйского на территории женского бенедиктинского монастыря, основанного здесь еще королевой Ардой, женой короля Балдуина I, которая овдовев, ушла жить в этот монастырь. Строгость декораций обусловлена духовным влиянием св. Бернарда Клервовского (1090-1153), который вел переписку с королевой Мелисандой, женой короля Фулка Анжуйского – попечительницей бенедиктинского монастыря св. Анны и одной из главных спонсоров строительства монастырей в Палестине. Св. Бернард, будучи главой цистерианского ордена, придерживающегося крайнего аскетизма (трапписты – одно из ответвлений цистерианцев), страстно выступал против роскоши убранства церквей, что он называл: “культом идолов”.

В 1170 году эту церковь упоминал немецкий пилигрим Теодорик, который также свидетельствовал, что гробница св. Анны находится в “подземной пещере, куда можно спуститься по двадцати ступеням” [24]. (Современная традиция почитает могилу св. Анны в церкви Успения Богородицы в Кедронской долине, см. ниже).

Изгнав крестоносцев, Салах эд-Дин не причинил никакого вреда Святыне, а просто забрал ее себе, обратив ее в 1192 году в медресе, благодаря чему она избежала разрушения и в последующие эпохи, но церковь также перестала быть христианской святыней вплоть до конца Крымской войны. В 1856 году, как знак благодарности за поддержку в войне, турецкий султан Абдул Маджид подарил церковь Наполеону III. В 1878 году церковь была передана “Белым отцам” – братству монахов, основанному в 1865 году кардиналом Левизери. Церковь была реставрирована архитектором М. Маусом, который также построил базилику сестер Сиона (см. ниже). Он восстановил строгий средневековый стиль церкви и сохранил надпись, оставленную Салах эд-Дином в 1192 году (см. фото).

Верхний алтарь, который по форме напоминает саркофаг, сделан в 1954 году французским скульптором Филиппом Кеппеленом. На фронтоне алтаря – три эпизода из жизни Марии: справа – Благовещение; в центре – Снятие с креста; слева – Рождество. С правой стороны алтаря – Введение Девы во Храм. С левой стороны алтаря – обучение Марии Анной.

Главная Святыня церкви – подземная крипта, куда спускаются по лестнице справа от входа, в южном нефе базилики. Там находится алтарь, отмечающий традиционное место, где св. Анна родила Марию Богородицу (см. фото). Рядом находится небольшой придел, где почитается русская православная икона “Рождество Богородицы”.

Альтернативные Святыни, связанные с местом рождения Марии

Греческая церковь в Вифезде.

Говоря о рождестве Богородицы, нужно заметить, что в нескольких метрах отсюда есть греческая православная церковь Рождества Богородицы, построенная в свое время на территории греческого консульства при помощи России. Вход в церковь находится со стороны улицы, рядом со входом в монастырь Белых отцов, ближе к Львиным воротам (см. фото). Здесь также имеется пещерная крипта, почитаемая местом рождества Богородицы (см. фото).

Руины церкви св. Анны в Циппори.

Крестоносцы также не ограничивались в почитании места рождества Марии одной традицией, вторую такую грандиозную церковь, посвященную св. Анне они построили в Сепфорисе (Циппори). В настоящее время хорошо сохранившиеся апсиды и стены церкви находятся на территории францисканского монастыря, недалеко от национального парка “Циппори” (см. фото). О традиции почитания дома Марии в Циппори свидетельствовал еще в 570 году пилигрим из Плаченцы: “Мы прибыли в пределы Галилеи, в город, называемый Диокесария (так в то время назывался Сепфорис С. Б.), в котором мы поклонились, как нам говорили, кувшину и корзинке Святой Марии. В этом месте было и седалище, на котором она сидела, когда пришел к Ней ангел...” [25]. Как показали раскопки, проведенные в 1908 году отцом францисканцем Проспером Во, базилика крестоносцев была построена над остатками еврейской синагоги, от которой сохранилась мозаика и имя жертвователя – Рабби Йегуда бен Танхум.

Бернард Мудрый в 870 году видел большую церковь в честь Рождества Богородицы в Гефсиманском саду, рядом с круглой церковью Св. Марии, где есть Ее гробница.