Александр Гваньини (Alexander Gwagninus, или Gvagnini, 1538 - 1614): офицер-наёмник
(волонтёр), географ, историк, этнограф, военный инженер, политический аналитик.
Автор ряда исторических сочинений в жанре "космологии" ("смесь" географических
описаний с историей). Наиболее известное из них - "Хроника Сарматии", или "Описание
европейской Сарматии" (1578 (1581), которое переводилось под разными названиями
на многие языки.
По делам службы, посещал Бобруйск как минимум дважды, второй раз в 1574 году.
Бобруйск есть на одной из опубликованных им карт.
Родился на севере Италии, в Вероне, в родовитой знатной семье,
которую некоторые его биографы называют "рыцарской". Получил рыцарское
воспитание, к середине XVI века переставшее соответствовать канонам своей
"марки" XIV-XV веков, но всё ещё включавшее в себя определённый набор знаний,
умений, навыков и качеств, понимаемых как "добродетели". В круг этих качеств и
навыков входили основы богословия, воспитание мужества и основы ратных навыков,
стихосложение, фехтование, шахматы, языки. Кроме родного "веронского"
(североитальянского), Гваньини не только блестяще владел латынью, но и несколькими
живыми иностранными языками, среди которых польский, старобелорусский и его
"аналог" в Московии (старорусский), литовский, немецкий, французский, и др.
Молодым человеком, фактически юношей, приехал в Польшу вместе с отцом, и сразу
же поступил на военную службу к Зигмунду (Сигизмунду) II Августу (1520 - 1572;
см. наш очерк о Барбаре Радзивилл и короле Сигизмунде Августе). Последний
король династии Ягеллонов, он был из всей династии наиболее ярким правителем. Речь
Посполита, Польша и Литва, при нём достигли очень высокого уровня развития; он
покровительствовал наукам и искусствам; Польша и Литва стали притягательны для
тщеславных и любознательных молодых людей из таких стран Европы, как Италия,
Австрия, Франция, из германских государств, и т.д.
В 1550 г. началась Ливонская война, в которой Гваньини принимал участие.
Имевший наклонности к естественным наукам и математике, Гваньини сначала
попробовал себя на поприще военного инженера, специалиста по фортификационным
сооружениям. Почему и как он оставил это поприще, неизвестно. Возможно, карьера
военного офицера привлекала его больше.
В ходе Ливонской войны при королях Сигизмунде II Августе и Стефане Батории (годы
жизни - 1533-1586, король Речи Посполитой с 1575 г.), Гваньини участвовал во
многих сражениях, в которых отличился и был отмечен за храбрость.
Как острили современники, ротмистр одинаково хорошо владел пером и шпагой.
Через какое-то время он стал подданным Великого княжества Литовского и Польши
(Речи Посполитой), и 18 лет бессменно служил в должности коменданта одного из
главных белорусских городов, крепости Великого княжества Литовского - Витебска,
отражая нападения войск Московии. Высокий пост и чин королевского ротмистра давали
ему возможность заниматься историей, географией, и т.д.
На склоне лет он совершенно свободно владел польским языком, перебрался в древнюю
столицу Польши - Краков, где вращался в кругах местной знати и умер в 1614 году.
Сохранилась гравюра неизвестного автора XVII века, на которой изображен
"Александр Гваньини, веронец, золотой рыцарь и начальник пехоты, семидесяти
трех лет".
Его сочинения, известные под названиями "Описание европейской
Сарматии" ("Хроника Сарматии"), "Описание Московии", и
т.д., стали одним из первых "окон" на Польшу, Литву и Московию для
читателя западноевропейских стран.
Длинное и витиевато-помпезное, даже несколько пышное название самого автора в
переводе звучит таким образом: "Описание Московии. Полное и правдивое
описание всех областей, подчиненных монарху Московии, а также описание степных
татар, крепостей, важных городов и, наконец, нравов, религии и обычаев народа.
Присоединены, кроме того, и добросовестно описаны важные деяния и недавняя
великая тирания нынешнего монарха Московии Иоанна Васильевича."
На латинском языке это сочинение издано в 1581, на немецком в 1582, и уже в 17
столетии было переведено на русский язык.
В этом произведении Гваньини суммирует сведения о климате Московии, о её
природе, географии, религии, обычаях, государственном устройстве, особенностях военного
дела, о торговле, и об опричнине.
Не надо быть профессиональным историком, чтобы понять, что факты и сведения, им
приводимые, он "не изобретает". Иными словами, большинство мест, которые
он описывает, он никогда не посещал, событиям, которые описывает (за редчайшими
исключениями), он не был свидетелем, и явления, которые живописует, не
наблюдал. Его труд - почти "100-процентная" компиляция, и основные
"составляющие" её при этом не включают в себя редких источников, а
базируются на широко известных трудах его предшественников и современников, таких,
как Сигизмунд Герберштейн, Альберт Шлихтинг, Марцин Кромер, Мацей Стрыйковский,
Поссевино, и др. Гваньини был даже обвинён в плагиате (в том, что присвоил себе
одну из самых ранних работ Стрыйковского) и прошёл через крайне неприятную для
него судебную тяжбу.
И, тем не менее, несмотря на своё компиляторство, Гваньини создал интересные
труды, в которых, "просеянные" сквозь сито его переосмысления,
сочинения других авторов предстают всегда "очищенными" на шлака
наносных сведений, домыслов, непроверенной информации, а его обобщения и выводы
точно "попадают в десятку".
Не зря рецензент современного Пушкину журнала так писал о сочинении Гваньини о
Московии XVI века (предшественнице петровской России): "Среди шума
военного занимаясь науками, он написал... весьма важную книгу о нашем
отечестве, где сообщает любопытные и почти всегда достоверные сведения о
естественном и гражданском состоянии России" ("Сын Отечества и
Северный архив", 1832, № 23. С. 177-178).
В изданный впервые в Кракове в 1578 г. громадный том кроме описания Московии вошли
другие сочинения Гваньини, такие, как работы по географии, этнографии, истории,
политическом устройстве Польши, Литвы, Пруссии, Ливонии, европейской "Сарматии",
татарских княжеств, а также жизнеописания польских королей (Sarmatiae Europeae
descriptio, quae regnum Poloniae, Letyaniam, Samogitiam, Russiam, Massoviam,
Prussian, Pomeraniam, Livoniam, et Moschoviae, Tartariaeque partem
complectitur. Krakow. 1578).
Ценность этих работ доказала сама история: они неоднократно переиздавались в
латинском оригинале (XVI - XVII в. в.: Базель, 1582 г., Франкфурт-на-Майне,
1584 и 1600 г. г.), издавались в переводах на немецкий, чешский, польский,
старобелорусский и старорусский языки.
Бывал ли сам автор в Московии или не бывал, точно не
доказано, но его "Описание Московии": это уникальное произведение, основные
идеи и акценты которого определили видение Московии в России и в других
европейских странах на века (практически навсегда). Это не значит, что мы "согласны"
с его видением, однако, невозможно отрицать то, что именно оно стало эталоном.
По стилю это один из выдающихся образцов европейской публицистики XVI в.
Жанр, объединяющий в описании историю с географией, известен в эпоху
Возрождения как "космология". Однако, даже этот
"синтетический" жанр Гваньини делает ещё более эклектичным,
затрагивая этнографию, природу края, сравнительную характеристику областей
Московии, и т.д.
Надо всем этим "фундаментом" возвышается здание философско-политической
концепции: описание тирании, какой её понимает автор. Это понимание принципов тиранического
правления, как калька, накладывается на конкретный исторический
"пример": тиранию Ивана Грозного, которую Гваньини воспринимал в
качестве "принципиального" прецедента.
Совершенно ясно, что это - очень чётко и последовательно выраженная этическая позиция,
одна из первых формулировок европейского гуманизма и либерализма.
То, чего НЕ ВИДЕЛ Гваньини (или НЕ ХОТЕЛ замечать): это что "противоположная"
тирании Ивана Грозного модель Речи Посполитой ("анти-тирания") зиждилась на всё
усиливавшейся эксплуатации крепостных, которых всё активней превращали в рабов.
Это как считать Древний Рим "гуманистическим" государством, закрывая глаза на
рабство.
С другой стороны, позиция Гваньини: это не механическое перенесение на
несколько другую почву идеологии литовской (литвинской), а, тем более, польской
шляхты; не просто отражение традиции шляхетской вольности. У Гваньини
(возможно, впервые) получила развитие попытка некой классификации политических
систем, и, в частности, интуитивное нащупывание определения восточной деспотии.
"Нынешний государь Московии Иоанн Васильевич, - подчёркивал Гваньини, - властью,
которой он обладает над своими подданными, далеко превосходит монархов всего
мира... Но так как весь народ, подчиненный московскому князю, предпочитает
подвластное положение свободе, то неизвестно, не требует ли он такого тирана,
соответствующего его нравам, который смог бы укротить его необузданность".
Как видим, взгляды Гваньини (который "обвиняет" в "выборе" деспотии весь народ)
расходятся и с марксизмом-ленинизмом, и с нынешним либерализмом, и т.д.
Принимать или нет его выводы и рассуждения: это уже другое дело. Но то, что это
был оригинальный мыслитель, который не шёл на поводу у стереотипов: очевидно.
Напрасно рассуждения Гваньини сравнивают с идеями других авторов, у которых
встречается нечто подобное, но применительно к другим ситуациям, временам и принципам.
Так, мы не видим похожести в следующем рассуждении Тацита:
"Тут рабское терпение и такое количество пролитой дома крови утомляет душу и
сжимает ее печалью. Я не стал бы просить у своих читателей в оправдание ничего
другого, кроме позволения ненавидеть людей, так равнодушно погибающих"
(Летопись. Книга 16).
Возможность тирании Ивана IV "Грозного" Гваньини видит в "национальном"
менталитете его подданных, а также в "плохой" (порочной) наследственности
самого царя и его отца, Василия III.
Но ведь по материнской линии Василий III происходил из той же династии, что и
литовские великие князья! Более того, многие реформы Ивана Грозного по своим
идеям перекликаются с законодательными принципами Статута Литовского. Очевидно,
что Гваньини не был с ними знаком. Он не был в состоянии понять и то, что самовольство
польско-литовской шляхты и магнатов, хаос, который это создавало, только по
форме отличалось от тирании Ивана Грозного, а по содержанию - для широких
народных масс - было тем же террором, т.к. простой народ страдал почти в той же
степени, что и в Московии.
Однако, вопросы, которые Гваньини поднимает в своей работе, интересны и важны
сами по себе.
Что касается компиляторства, то Александр Гваньини и сам
признавал, что использовал работы профессиональных историков, о чём он и пишет
в посвящении "благосклонному читателю", где сказано и о том, что в основу его
сочинения легли "труды ученых мужей и космографов, а также различных
путешественников". Там же сказано, что кое-что (вряд ли критики правы, употребляя
тут слово "многое") автор постиг "благодаря собственному опыту и присутствию".
В работе Гваньини были использованы несколько "основных" и
множество "второстепенных" источников. Среди "основных" можно выделить: "Записки
о Московии" Сигизмунда Герберштейна (см. наш очерк о нём; Герберштейн, так же,
как и Гваньини, посещал Бобруйск), "Краткое описание нравов и жестокого
правления тирана Московии Васильевича" Альберта Шлихтинга (немецкого дворянина
из Померании, путешественника, несколько лет проведшего в плену у московитов;
его труд был окончен в 1571 г., и Гваньини по-видимому изучил его ещё до
публикации, по рукописи, которую Шлихтинг, возвратившийся из Московии, представил
при дворе Зигмунда (Сигизмунда) II Августа, где находился и Гваньини), работы
Мацея Стрыйковского, где есть множество, посвящённых Московии, разделов,
сочинения иезуитского агента Антонио Поссевини, письма Андрея Курбского, и др.
Герберштейн жил в Москве с 1517, а позже с 1526 года, т.е. задолго до Гваньини,
и вся структура по хорографии (этнографически-географического описания)
заимствована у него. У Герберштейна также почерпнуты сведения о военном деле,
религии, нравах и обычаях. У Шлихтинга почерпнуты мелкие интересные детали,
касающиеся правления Ивана Грозного, которые придают материалам достоверность и
"реальность". С князем Андреем Курбским Гваньини вероятно был знаком лично. Гваньини
и Курбский: современники. От тирании Ивана Грозного князь бежал в Речь
Посполиту, где не мог не вызвать интереса Гваньими, и вряд ли два таких человека
могли "разминуться". Отрывки из сочинения Гваньини о Московии переведены на
русский язык ещё в XVII веке, причём, перевод приписывают самому Курбскому. Авторство
5-ы главы из работы Гваньини ("О тирании великого князя Московии Иоанна
Васильевича") вообще приписывали Курбскому, и она даже вошла в некоторые списки
его сочинений. Некоторые стилисты считают, что раздел из работы Гваньини "История
о делах князя великого Московского" был определённо переведён Курбским. Первое
издание "Описания Московии" вышло за пять лет до смерти Курбского, и он должен
был его знать. Обличения Ивана Грозного Курбским практически идентично
обличениям Гваньини, и надо полагать, что сочинения князя оказали чрезвычайно
важное влияние на сочинения полячившегося итальянца.
Ко "второстепенным" источникам, которыми пользовался Гваньини, можно отнести
донесения венецианского посла Амброджо Контарини (посетил Москву в 1476 г. и
вынужден был там задержаться на четыре месяца), рапорты папского посланника,
голландца по происхождению Альберта Кампензе (представил папе Клименту II
проект внедрения в Московии католической веры; со слов брата и отца описал
Московию конца XV века, и это описание было издано в 1565 году), путевые
записки итальянского автора Рафаэля Барберини (1565 г.), "Записки" опричника немецкого
происхождения Генриха фон Штадена, "Послание", или "Царь Иван Грозный" ("Zar
Jwan der Grausame") соавторов, искателей приключений XVI века Элерта Крузе и Иоганна
Таубе (1572 г.), который сначала служили Ивану Грозному, а потом его
противнику, Зигмунду (Сигизмунду) II Августу (многие считают, что с их
сочинением Гваньини не был знаком, и совпадения принимают за подтверждение
достоверности его сочинения и его осведомлённости, однако, многое указывает на
то, что Гваньини всё-таки знал их сочинения).
Однако есть в "Хронике" и немало авторских находок с ярко выраженным
публицистическим направлением.
Гваньини "пропустил через себя" сотни хроник, древних актов и других документов,
писем, литературных памятников, внушительное (для "одиночного" исследователя:
огромное) число карт, рисунков, схем.
Сильная сторона сочинений Гваньини: чёткая структура, логичная систематизация
материала, ясная концептуальная форма.
Например, рассказ Гваньини о Новгороде "списан" у Герберштейна
и Шлихтинга (разгром Новгорода Иваном Грозным и его опричниками), и, тем не
менее, он более яркий, эмоциональный, красочный, чем в обоих источниках, с
прямой речью персонажей и со "вставками"-рассуждениями.
Для Гваньини Новгород: это лучшая часть русской души, русской культуры, исторического
наследия.
Земли Новгорода Великого, новгородского княжества: на протяжении долгого
времени оставались самыми обширными из земель всех русских княжеств. Именно там
по жребию сначала вокняжился Рюрик, и только потом в Киеве, а его наследники расширили
земли Киевской Руси до самой Византии. Владения Новгорода были разделены на
пять частей, и граничили с Литвой, Финляндией, Швецией и даже с Норвегией.
Для Гваньини - Новгород: это слава русских земель, это героическая защита их от
монголо-татар и от Ордена (от тевтонов и "ливонов"), когда как Москва: это позор
холуйской службы у монголов, позор карательных экспедиций против Рязани, Твери
и других русских княжеств ради упрочения монголо-татарского ига. Для Гваньини -
Новгород: это свободное волеизъявление граждан через Вече, тогда как Москва:
это тирания и подавление всякой свободы. Для Гваньини - Новгород: это "Добро";
Москва: "Зло". Поэтому, по Гваньини, поражение новгородцев у Шелони, нанесённое
им московским царём Иоанном Васильевичем (Иваном Грозным), и последовавший
разгром Великого Новгорода (сопровождавшийся массовыми казнями, от чего город
так никогда и не оправился, навсегда потеряв своё величие и статус (а ведь даже
и в современной России Новгород остаётся провинциальным городком, лишённым
права на широкое развитие, и административно, социально, экономически поставлен
в условия, не соответствующие его историческому статусу): это трагедия
"вселенского" масштаба.
Чего упорно не хочет замечать Гваньини: это того, что когда в 1470 году
архиепископ Новгородский Феофил сосредоточил в своих руках всю власть над
Новгородской землей, он фактически сделался вассалом великого князя литовского Казимира,
будущего польского короля, и платил ему дань, а папском Риме в это время
разрабатывались проекты привода новгородцев к римско-католической вере.
Усиление влияния в Новгороде Литвы и Польши становилось неизбежным, как и маячившее
в перспективе присоединение великого города и всей новгородской земли к Речи
Посполитой. Так же, как Малороссия (Малая Русь, Украина) с Киевом, Великая Русь
(Новгородчина) с Новгородом сделалась бы окраинной провинцией Литвы или Короны
(Польши), с соответствующим понижением её статуса.
Конечно, и в этом случае судьба Великого Новгорода не оказалась бы настолько
трагичной, как под пятой московских царей, а катастрофа не была бы такой резкой
и драматичной.
В 1470-х годах великий князь московский (позже историографией именуемый как
"царь") Иоанн IV Васильевич Грозный развернул непрерывную, непримиримую, полномасштабную,
жесточайшую войну против Новгородского государства, которая тянулась целых семь
лет. В ходе этой войны холуи Грозного много раз осаждали и с маниакальным
упорством штурмовали городские укрепления Новгорода.
В споре с нормальным человеком маньяк всегда одержит победу, т.к. ни один нормальный
человек не наделён таким пренебрежением к средствам и попирающим здравый смысл
упорством.
Поэтому не удивительно, что в 1477 году Иван Грозный нанёс окончательное и фатальное
поражение новгородцам в битве при реке Шелони, принудив их к сдаче города и
всей новгородской земли, и тут же объявил себя самого властителем Великой Руси
(Новгородчины).
Чтобы окончательно сломить волю новгородцев к сопротивлению его тирании, искоренить
влияние Литвы и воспрепятствовать переходу большой части горожан в
римско-католическую веру, Иван Грозный, в сговоре с эск-правителем Новгорода
епископом Феофилом, и с помощью последнего, под предлогом "защиты православной
веры" ворвался в Новгород с вооружённым отрядом, устроил жуткую резню и массовые
казни, а оставленных в живых горожан обратил в рабов, ограбил этот богатейший
город и разорил его, от чего Новгород так никогда больше не оправился.
Без всякой связи с вопросом исторической "правоты" или "неправоты" Гваньини, связное
изложение и строгая последовательность автора в изложении своей концепции завоёвывают
читательское внимание.
Противопоставляя Великую Русь (Новгородчину) и Чёрную Русь (Литву и Беларусь)
Белой Руси (Московии), Гваньини "сталкивает" даже их природу, окружающую среду,
что, скорей, характерно для беллетристики, чем для историографии.
Тогда как (по Гваньини) Москву окружают мрачные мшистые леса и тёмные насупленные
ложбины ("зло"), природа вокруг Новгорода имеет "человечную", светлую окраску
("добро").
Автор изображает очень большой для своего времени город (намного больше
Москвы), Новгород Великий (Новгород Велький), в двух верстах от которого находится
озеро Ильмень, откуда берёт начало судоходная река Волхов, протекающая через весь
город, и ниже впадающая в другое озеро, Ладогу. В упомянутое озеро Ильмень
впадают две прекрасные, живописные реки - Ловать и Шелонь, а из него вытекает вышеупомянутая
река Волхов.
Новгород в то время лежал на сто двадцать миль к юго-западу от Московии.
Гваньини уделяет много внимания общему языческому прошлому поляков, литовцев и
руссов, сообщая об идоле бога Перуна, который был установлен на том самом месте,
где позже возник православный монастырь, названный Перунским по имени идола.
В пантеоне новгородских языческих богов Перун был более всего почитаем, из чего
проглядывает очевидная параллель с древнегреческим Зевсом (у римлян ставшим
Юпитером).
Идола изображали как человека, держащего в руке раскаленный камень в форме молнии
(у литовцев, русских и поляков "перун" означал молнию).
Для Перуна должен был непрерывно (и днём, и ночью) пылать на горе огромный костёр
из дубовых поленьев, а если из-за небрежности служителей костёр угасал, их
казнили.
Хотя формально московиты были православными, Гваньини мастерски
противопоставляет романтическое язычество новгородцев, естественно переросшее в
христианскую веру без эксцессов и казней, -фактическому безбожию и сатанизму
московской элиты. Он убедительно показывает Ивана Грозного законченным безбожником
и маньяком-садистом, собственноручно пытавшим и убивавшим тысячи людей, получая
от этого безумное, садистское удовлетворение-наслаждение. Грозный ограбил сотни
православных церквей и монастырей, убил и обокрал тысячи служителей
православной церкви, попирал все христианские каноны, традиции и принципы.
Гваньини отказывает в праве на существование другому облику Ивана Грозного,
облику оборотня, один лик которого демонический, "слепленный душевной
болезнью", а второй лик: это лик ремиссий, когда наступал период осознания
содеянного, глубокого сожаления по поводу совершённых преступлений и покаяния. Другие
источники не сомневаются в том, что именно второй лик обворожил Станислава
Глебовича, обманул (на первых порах) князя Курбского, и т.п. Трудно поверить,
что Иван Грозный-палач и тот же Иван Грозный-законодатель, реформатор и мыслитель:
один и тот же индивидуум. А ведь именно в этом и заключалось самое опасное и
чудовищное свойство этого демона в человеческом облике, именно в этом надо
искать источник его титанической и тиранической власти над подданными, а не в какой-то
прирождённой "ублюдочности" московитов, склонных к приятию тирании.
В очерке о Герберштейне мы говорили об уничтожении большого числа бесценных,
уникальных письменных источников раннего Средневековья. Нет сомнения в том, что
Иван Грозный, знаменитый своей кровожадностью и садизмом по отношению к людям, был
в той же степени безжалостен и в отношении "неугодных" письменных источников. Он
повсюду изымал и нередко уничтожал, но чаще свозил к себе в Кремль любые
"письмена", многие из которых уже потом погибли после трагической смерти Бориса
Годунова.
Трудно даже предположить, какое огромное количество письменных источников
погибло только во время разорения Грозным Новгородской земли. Многие из
подобных, позже утраченных, источников отражены в сочинениях незаслуженно
забытых русских авторов, таких, как Игнатий Римский-Корсаков или Лызлов.
Труд Лызлова написан на основе большого числа не дошедших до нас русских
летописей (среди них "Летописец Затоп Засекин", и др.). Пользовался
Лызлов и сочинениями литовских (белорусских), польских, итальянских, немецких, австрийских
и прочих историков XVI-XVII веков (Герберштейна, Стрыйковского, Бельского, Гваньини,
Барония, и т.д.), которые также опирались на огромное количество позже утраченных
письменных материалов из монастырских, магнатских, княжеских, университетских,
государственных, городских, церковных и прочих архивов и библиотек нескольких
стран.
Известно, что Лызлов нередко обращался к монастырским
библиотекам, пользовался хранилищем московской Патриаршей
ризницы, материалами из Казанского и Астраханского архивов, которые спустя 55
лет вызвали "бунт" Татищева против официозной историографии.
Об использовании Стрыйковским и Гваньини массы не сохранившихся источников, а
также об особенностях его вклада в историографию современной ему Литвы пишут и
литовские источники:
"M. Stryjkowskio ir A. Gvagnini’o aprašomas derliaus nuėmimo
šventės proga Žemaitijoje, Lietuvoje ir gretimuose
kraštuose aukojamų gyvūnų apeiginis užmušimas
lazdomis. Pasak Gvagnini’o, "paskui atveda jautuką, paršą ir
kiaulę, gaidį ir vištą, ir kitokių naminių
gyvulių – po patiną ir patelę. Juos pagonišku papročiu
užmuša ir šitaip aukoja. Iš pradžių žynys,
arba burtininkas, kalbėdamas kažkokius žodžius, ima
gyvulį lazda mušti; paskui visi dalyviai muša jį per
galvą ir per kojas, daužo nugarą, pilvą ir kitas kūno
dalis sakydami: „Tai tau, dieve Žemininke…" […] Paskui paaukotų
gyvulių mėsą suvalgo" (BRMŠ II, 474–475).
Продолжает труд Гваньини о восточнославянских землях и никогда не утихающий
терминологический спор о названиях частей русских земель. У него говорится о Малой
Руси, или просто Руссии (Украине), Великой Руси (Новгородской земле), Чёрной
Руси (литвинской, т.е. литовско-белорусской, которая находилась в составе
Великого княжества Литовского), и Белой Руси, которая находилась под властью
великих московских князей.
Интересно, что уже Гваньини называет обитателей Московии "русскими", которые
говорили на "русском" языке, а сама Московия у Гваньини: это государство,
вобравшее в себя земли множества "русских" княжеств. Однако, те критики,
которые ставят знак равенства между понятием "московиты" у Гваньини, и понятием
"русские", всё-таки не правы.
Потому и представителей Чёрной Руси (Литвы-Беларуси) Гваньини называет
"русскими"; в таком случае, понятие "московиты": это нечто другое.
Интересно, что в протестации 1621 г. возглавляемые митрополитом Иовом Борецким епископы
киевской митрополии характеризовали жителей Великого княжества Московского и
Великого княжества Литовского как "одно племя язык и обычаи".
В грамоте митрополита Иова Борецкого царю Михаилу от 24 августа 1624 г. русские
Москвы и Литвы сравниваются с библейским Иосифом и его "единоутробным братом"
Вениамином.
Интересные выводы о терминологических реалиях того времени можно сделать
при изучении антитурецких сочинений и других документов Посольского Приказа. Главное
же, что известно и понятно любому историку: в разные эпохи понятия "Белая
Русь", "Червонная Русь", и т.д., относили к несколько разным землям, и центры
"Великой", "Малой", "Чёрной", "Белой", "Червонной", "Тьмутараканской", и т.д.
Руси очень сильно "смещались" в зависимости от эпохи. И значение, понимаемое
под, к примеру, словом "Белая" Русь, неоднозначно и зависело от среды и эпохи.
Поэтому и споры на эту тему поддерживаются искусственно разными группами
националистов, с целью поддержить интерес к этой теме, и через неё проводить
свои националистические концепции.
Примеров подобной интерпретации терминологических вариаций предостаточно и в
других областях.
К примеру, большинство переводов основных трудов того же Александра Гваньини
на европейские языки не миновали дурного вкуса польского национализма,
подвергшись тотальному "ополячиванию". Так, вместо самого имени автора в
латинской транскрипции (Alexandro Gvagnino)
либо итальянской (Alexandri Gvagnini), или
даже Alexander Gwagninus, используется почему-то польский стереотип
(Aleksander Gwagnin).
В Предисловии к "Запискам о Московии" в переводах на польский, английский,
русский и другие языки географические названия приводятся в польской
транскрипции и даже с использованием польской графики письма (sic!).
Вместо "Вильнюс" или "Вильня" то и дело мелькает польская версия: "Вильно".
Полностью отождествляются термины "Речь Посполита" и "Польша": верх
некорректности и подмены.
Чаще всего сравнивают сочинения Гваньини с Герберштейном, при этом указывая на
то, что если последний описывает современную ему ситуацию, нравы, и т.д., то
первый живописует Московию, какой она была примерно за 50 лет до него. И по
стилю, и по описанию похоже, что Гваньини никогда не посещал Московии. Но так
ли уж это важно? Ещё одно наблюдение. И у первого, и у второго Воротыни эпохи
Грозного посвящены 2 неполные строчки ("Княжество Воротынское с городом и
крепостью того же названия, расположенной на реке Оке, отстоит от Калуги на три
мили". (Гваньини), тогда как Калуге, Рязани, Пронску, Твери, Мурому, Ржевску и
другим: от 20-35 до 50 строчек. А между тем Воротынь в Московии эпохи Ивана
Грозного - один из самых важных и самых богатых городов. Для примера: нет ни
одного похода Грозного на Казань, где князья Воротынские не командовали едва ли
не половиной московского войска.
Не значит ли это, что в процессе переизданий значительная часть текста и
первого, и второго автора "затерялась", а то, что храниться в архивах и
библиотеках в качестве "самого первого" издания, на самом деле таковым не
является?
По сравнению с Гваньини другой, ранее его живший, автор добавляет о Воротыни,
что "этим княжеством владел Иоанн, по прозванию князь Воротынский, муж
воинственный, отличавшийся опытностью во многих делах, предводительством
которого князь Василий часто одерживал над врагами значительные победы". Более
того, в следующем издании добавлен рассказ про этого князя, и о том, что из-за
поражения от крымских татар в 1521 году он попал в опалу. Гваньини это
выпускает, т.к. в его время это уже не имеет большого значения, но именно его
осведомлённость в том, что потеряло и что не потеряло своей актуальности, доказывает
состоятельность (в общем) работы Гваньини, её достоверность и "надёжность".
Описание Москвы у Гваньини тоже полностью списано у Герберштейна. Но какого
другого метода работы можно было бы ожидать от коменданта витебского гарнизона,
а в конце жизни придворного Зигмунда (Сигизмунда) II
Августа (sic!) в Кракове? У
Герберштейна было гораздо больше времени, да и доступа к источникам, не говоря
уже о Стрыйковском.
Тем не менее (как мы уже неоднократно указывали в этом
очерке), произведения Гваньини имеют большую самостоятельную ценность. Недавно
вышел перевод на украинский язык отца Юрия Мыцика под заголовком "Хроніка
європейської Сарматії" в тысячу (1000) страниц. Книга состоит из девяти частей
и в основном касается истории Речи Посполитой (итальянец Гваньими был патриотом
Польско-Литовского государства), а также соседних государств и народов - от
Балтики до Восточного Средиземноморья.
Ещё раз вернёмся к оживлению современным прочтением трудов
Гваньини давнего терминологического спора о названиях разных частей русских
княжеств (Тмутараканская Русь, Хазарская Русь, Малая Русь, Великая Русь, Чёрная
Русь, Червонная Русь, Белая Русь, и т.д.).
На карте 1507 года Московия получает также наименование
"Белая Русь".
Под письмами в Рим, имевшими отношение к его будущему браку (1472) с княжной из
рода Гедиминовичей Софьей Палеолог, представительницей униатской (по Карамзину;
но правильнее всё-таки католической) веры, великий князь московский (его тоже последующая
историография нередко ошибочно именует "царём") Иван III подписывался "князь
Белой Руси" (Карамзин, "Истории государства Российского"). Тогда, в конце
1460-х - начале 1470-х годов, Московия формально была ещё подчинена Орде и не
обрела самостоятельности. В переписке с Ордой Иван III себя именовал князем
"Белой Орды" (а не "Белой Руси"). Предполагают связь со сторонами света (монголо-татары
обозначали стороны света цветами; белый цвет: запад, красный цвет: север, и
чёрный: восток), с заговором Запада против Киевской Руси (по этой теории, именно
Запад оснастил, вооружил монголов, да и командовал ими против Руси, а своего
союзника, "крысиного волка" в русских землях (Московию), назвал по обычаю Орды
"Белой"), с Новгородом (Владимиро-Суздальское княжество, давшее начало
Московии, время от времени находилось под огромным влиянием Новгорода, а
новгородские земли начинались тех широт, где летом стоят белые ночи, что,
якобы, дали название "Белой Руси"), с финно-угрским эпосом, давшим как будто бы
название землям Московии (Белая Земля), с Белым Морем (такое определение даётся
у Фра-Мауро: "это различие не имеет иной причины, как ту, что часть России
по ею сторону Белого моря называется Белою, другая, что по ту сторону реки Чёрной,
называется Чёрною, а та, что по ту сторону реки Червонной, называется
Червонною"), с именем некого венгерского князя Бела, и т.д.
У Гваньини в "Описание Московии" уже в самом начале
говорится:
"Я намерен, благосклонный читатель, описать Московию и
пределы ее, коими она замкнута; я полагаю, что прежде всего надлежит мне
рассказать, откуда берет она свое наименование. Это - некая область в центре
Белой (как называют там) Руссии, лежащая на северо-востоке, от которой получают
наименование Московии и все прочие области Руссии, лежащие вокруг (хотя и
названные совершенно различными именами); жители их на местном языке называются
московитами, и сам монарх областей Руссии именуется великим князем Московии".
И далее:
"Московия, по-местному называемая Москвой, обширнейший город, столица и
метрополия всей Белой Руссии, подвластной великому князю московитов, вместе с
областью или княжеством получила название от протекающей здесь местной реки,
называемой Москвою".
Таким образом, не Витебщина и не Смоленщина (как многие - тоже вполне
справедливо - полагают они должны называться), но именно Московия у Гваньини объявляется
центром Белой Руси.
Более того, у Гваньини Белой Русью именуются земли вокруг
Москвы - Пермь, Мордовия, Рязань-Эрзь, Суздаль, Калуга, Тверь, - и все угро-финские
территории, сегодня входящие в состав Центральной России. Интересно и то, что Гваньини
объявляет Смоленск не имеющим отношения к Белой Руси, а только захваченным
Московией у Великого княжества Литовского. Но иначе и не могло быть, ибо
Гваньини, как патриот ВКЛ и Речи Посполитой, не мог признать древнего названия
Витебщины и Смоленщины ("Белая Русь"), т.к. это бы оправдывало претензии Москвы
на эти города. Но дело не только в этом. Если в 13 или 14 столетии Витебск и
Смоленск ещё называли землями Белой Руси, с конца 15 столетия это уже была
Литва, что к эпохе, когда жил Гваньини, уже основательно закрепилось, так что
он собственно и не грешил против правды.
Однако, называние Московии "Белой Русью" встречается как до
Гваньини - у Амброджо Контарини (gran Rossia bianca), Матвея Меховского (alba
Russia), у Костовского (alba Rutenia), - так и после
него: у Мюнстера (Alba Russia - область близ Танаиса и Меотийских болот), у
Иовия (вся Московию у которого "Белая Руссия", у Фра-Мауро (Russia bianca,
negra, rossa (Руссия на Белая, Чёрная и Червонная), у Ченслера, в его донесении
о путешествии в Москву ("Московия, она же и Белая Руссия, обширнейшая
страна сопредельная со многими народами"), у польского архиепископа
Гнезненского, Иоанна Ласского, в отчёте для представления Латеранскому собору в
1514 году ("москвиты - Белая Русь (Руссия Бяла).
"Итак, 26 сентября 1476 г. мы, с пением молитвы "Тебе бога
хвалим" и вознося благодарения богу, который избавил нас от множества бед и
опасностей, вступили в город Москву, принадлежащий великому князю Иоанну,
властителю Великой Белой Руси".
"Князем Белой Орды", или "князем Белой Руси" (потом только второе) именовали
себя Иван III, Василий III, Иван IV Грозный, Борис Годунов и первые Романовы,
до Петра.
У Петра I титул "самодержец Белой Руси" заменяется на "самодержец
России".
Цари послепетровской России продолжают именовать себя самодержцами Великой
Руси (новгородской) и Малой Руси (Украины), но уже не Белой Руси, т.к. сам
термин "Белая Русь" заменён на "Россия".
А то, что сегодня называется термином "Белая Русь" (Беларусь), в титулах российских
царей (например, Николая II) "разбито" на две части: "князь Витебский"
(Восточная Беларусь) и "Великий князь Литовский" (Центральная и Западная
Беларусь). Территория современной Литвы (Республики Летува 21 столетия) в
титулатуре царей называется "Самогитией" ("князь Самогитский").
Ещё одно уточнение у Гваньини:
"Преимущественно, ввозятся в Московию из Литвы, Руссии и Польши, а также
купцами других стран следующие товары: […]".
"Руссия" у Гваньини: Малороссия (Украина), это и понятно, ведь Киев был когда-то
столицей Киевской Руси. Этот термин, конечно, не давал покоя московским
монархам, под нажимом которых он был заменён на термин "краина", "окраина",
"украина".
Как мы видим, терминология географических названий тесно связана с эпохой, с
тем, кто и что называет, и с тем, какой смысл и даже подсмысл закладывается в
эти названия. Более того, как мы видим, одним и тем же названием могут называть
и переназывать разные страны и территории.
В результате захватов, геноцида, принудительной или естественной ассимиляции
одних народов другими этнические названия прежде живших на этих землях
аборигенов (автохтонов) переходят на поселившихся там колонизаторов. Так, названия
Пруссия и Боруссия имеют корень "Русь" и связаны со славянскими этносами. Это и
многое другое вытекает уже из самого названия книги Гваньини, которая была
издана в Кракове в 1578 г. на латыни:
"Sarmatiae Europeae descriptio, quae regnum Poloniae, Letyaniam, Samogitiam,
Russiam, Massoviam, Prussian, Pomeraniam, Livoniam, et Moschoviae, Tartariaeque
partem complectitur" ("Самогития Европейская, в которую входят королевства
Польское, Литовское, Самогитское, Русское, Мазовецкое, Прусское, Померанское,
Ливонское, а также Московия с частью Тартарии".
"Польское королевство", Польша - это нынешняя Малая Польша (с
центром в Кракове), "Литва" - то, что сегодня имеется в виду под Республикой
Беларусь (в ту эпоху со столицей Вильня (нынешний Вильнюс), "Самогития" -
сегодняшняя Республика Летува (Литва) этнических "литовцев" (жемойтов и аукшяйтов
(аукштяйтов), с тогдашней столицей в Троках (Тракае), Русь - это то, что
сегодня мы называем "Украина" (с тогдашними центрами Киевом и Львовом), "Мазовия"
- нынешняя Великопольска (Великая Польша), с этносом мазовшане и с тогдашней
столицей в Варшаве, "Пруссия" - нынешняя балтийская Германия, а до Гваньини: территория,
заселённая этносом, состоявшим из балтов и славян (словен и сербов (сорбов) с
тогдашней столицей в городе Королевец (точнейшая калька его перевода на
немецкий язык: Кёнигсберг), "Померанское королевство" - это часть нынешней
прибалтийской Германии, а тогда (до Гваньини) -государство, состоявшее из двух
частей, одну из которых населяли славяне Полабья и западные балты Поморья
(потомками тех и других (а не жемайтов и аукщяйтов) как раз и являлись великие
литовские князья Миндовг и его сын Войшелг, а также династия Гедиминовичей), со
столицей в Старгороде (ныне Ольденбург: опять же, точнейшая калька перевода со
славянского на немецкий), тогда как другую часть Померании - остров Руген-Русин
со столицей в городе Аркона - населяли русы или русины, славянское племя, позже
смешавшееся со шведами и тогда ставшее известным под разными именами (его
представители, известные как русы или варяги, - это Рюрики, основавшие Киевскую
Русь), "Ливония" - ныне Латвия, населённая потомками балтов, финно-угров,
скандинавов и немцев, а тогда: восточными балтами ливонского племени (сегодняшняя
и тогдашняя столица совпадают, это город Рига), "Московия" - ныне Россия (столица
Москва), Тартатрия - часть нынешней Российской Федерации, автономная республика
Татарстан, с центром в Казани, а также ряд прочих земель, которые Московия некогда
отняла у Орды.
Как видим, трансформация географических названий и этнических ареалов является непрерывно
идущим процессом, который нельзя отделить (что делают многие историографы) от исторических
реалий.
О том, что Гваньини не был удовлетворён ни одним объяснением
термина "Белая Русь" и установлением его историко-географических "рамок",
доказывает его возвращение к данному вопросу в конце его книги, где он пишет:
"Иные также называют государя Московии белым Цезарем
(Caesar), в особенности его подданные, то есть царем или императором белой
Руссии. Ведь как было сказано выше, Руссия, подчиненная московскому князю,
называется белой, а та, которой правит король польский (хотя он владеет и
частью белой), называется чёрной Руссией. Я полагаю, что государь московский
потому называется белым царем, что жители всех областей, подчиненных его
власти, большей частью носят белые одежды и шапки".
Как видим, Гваньини и тут не объективен, когда указывает на то, что Чёрной
Русью (нынешней Беларусью) правит не великий князь литовский, а польский (он
же) король, хотя формально это было одно и то же лицо. Правда, находятся
критики, которые безапелляционно заявляют, что тут имелась в виду исключительно
Русь Галицкая и Волынская (Красная (Червонная) Русь, на некоторых картах
называемая Чёрной). Эти земли находились под прямым правлением Короны
(Польского королевства), хотя за них шла постоянная борьба между Польшей и
Литвой в рамках союзного государства Речи Посполитой. Однако, для нас очевидно,
что под Чёрной Русью Гваньини имел в виду именно нынешнюю Беларусь. А часть
Белой Руси, которой "владеет" "польский король": это всё-таки смоленская и
витебская земля, а не Чернигов и Новгород-Северский.
Кстати, интересно, что в своей книге о Московии Гваньини утверждал, что московиты
только в соборах молятся на славянском языке, а в быту используют свои финские
диалекты. Но не такое ли это самое преувеличение, как стремление сегодняшних
белорусских и украинских авторов представить московитов (сегодняшних россиян)
сплошными славянизированными финно-уграми? Не является ли это своеобразным
передёргиванием, в пылу идеологического противостояния тирании Ивана Четвёртого
(Грозного). Иван Грозный, впрочем, хорошо знал, что по материнской линии происходит
от великих литовских князей Гедиминовичей, но вот по отцовской линии считал
себя потомком немцев. Почему именно немцев? Очевидно, великий московский князь
знал, о чём говорит. И вовсе не путал немцев с венграми. Но почему надо
обязательно считать московитов славянизированными финно-уграми (хотя
определённая примесь финно-угрской крови в их жилах несомненно текла)? Может
быть, они были подвергшимися финно-угрскому лингвистическому влиянию славянами?
Лингвистический анализ с одной стороны решает многие вопросы, но с другой
стороны запутывает нас, в зависимости от расставляемых акцентов. В нашей работе
неоднократно приводилось мнение, что Московия всегда была землёй "окающих
финнов". Мы приводили и несколько версий происхождения слова "Москва", от корня
"мох" до слова "моск" ("неправильное" - мечеть). Есть мнение, что это слово
чисто финское и происходит от самоназвания народа мокша (Moks), с частицей Va
(вода), от чего получила название река, а по реке получил своё название город. Моксва
со временем заменили на Москва, т.к. для южных славян (жителей столицы Киевской
Руси), с их "сглаживающим" говором, сочетание "кс" было труднопроизносимым.
Однако, хорошо известно, что задолго до прихода сюда "москалей" финский
(правильней: финно-угрский) этнос был вытеснен балтами, причём, далеко не
мирным путём, и только затем постепенно стало доминировать славянское (и уж
никак не славянизированное "финнское") население, ассимилируя балтов. Иначе
говоря, московиты: никакие не финно-угры (хотя примесь "финской" крови у них вероятно
имеется), но, так же, как современные белорусы, смесь балтов и славян, т.е. тот
же народ, что и в Литве-Беларуси.
В книге "Донесение о Московии" Франческо да Колло (издана в 1518-1519 годах) об
отце Ивана Грозного - Василии III Ивановиче - читаем:
"Престол сего великого Господина Василия, императора и
Государя всея Руси и великого Князя находится в городе Московии, окружность
которого - три с половиной лиги…. Имеет сей князь под господством и полною
властью своею одну и другую Русь целиком, то есть черную и белую, кои суть
царства громаднейшие. Черная, которая именуется Русью Королевской, почти
непрерывно ведет войну против Южной Ливонии и весьма часто ведет сражения на
замерзшем море. Белая же Русь ведет войну против Ливонии Северной и весьма
часто сражается в северном Ливонском море, иногда же на озере Пейбус (Чудское
озеро), замерзающем со стороны сей Белой Руси. И одна и другая Русь вместе
ведут войну против Короля Польского и Великого Герцога Литовского и против Самогитов,
Прусов и Курляндцев".
Получается, что у да Колло Белая Русь: собственно Московия,
тогда как Чёрная Русь: это Псковское государство.
На одной из самых известных карт, на карте Олафа Магнуса "Carta Marina", внизу
справа изображены две половины Московии: Руссия Белая (примерно на месте Ленинградской
области) и Руссия Чёрная (в районе Пскова). Сегодняшняя Беларусь именуется
Литвой, а нынешняя Республика Лиетува - Самогитией (Жемойтией).
У Климента Адамса ("Английское путешествие к московитам" (1553
г.): "Московия, называемая и Белою Русью, есть обширнейшая страна".
Таким образом, к Чёрной Руси в XVI веке относили уже не литвинское
("белорусское") Полесье, а Псковию, тогда как за Московией устойчиво
закрепилось название Белая Русь.
Если же будет найден исторический документ, в котором о Белой Руси сказано, как
о землях Великого княжества Литовского (т.е. окраине Речи Посполитой), такой
документ наверняка имеет в виду некогда захваченные у Москвы территории, которые
какое-то время входили в состав ВКЛ, а потом фигурировали как "оспариваемые". Т.е.
речь всё равно должна идти о Московии.
В нашей работе мы также не раз замечали, что, помимо международного заговора
против Великого княжества Литовского, с широкой поддержкой Москвы, существовал
ряд "внутренних" причин для военного конфликта между ними, среди которых одной
из наиболее существенных мы называли массовое бегство крепостных-московитов в
пределы славянской Литвы (нынешней Беларуси). Несмотря на то, что крепостное
право и в Речи Посполитой постепенно становилось всё более и более свирепым, всё-таки
оно оставалось ещё намного более мягким, чем в Московии. Целые пограничные
области (и не только пограничные) между Московией и Литвой обезлюдели в
результате такого массового бегства.
Особенно много беженцев из Московии осело в районе Могилёва, Мстиславля, Ошмян,
и некоторых других городов. Этих беженцев из Московии (Белой Руси) в Могилёве,
Мстиславле, Горках с середины XVI века называли "белорусцами" (отнюдь не
этнических литвинов (нынешних "белорусов"): "литвин беларусец Ошмянского повета".
Угон в плен сотен тысяч литвинов (жителей славянской Литвы) был для властителей
Московии одной из целей этой войны: для московских царей это была борьба за
рабов. Поэтому "измерять" это действительно чудовищное, но всё же иное по
природе явление, современным словом "геноцид" не исторично. Конечно, от слова
"сахар" хрен слаще не станет, и всё-таки объективности ради следует признать,
что широкая политика переселений (к которой прибегали в ходе войны московские государи
и в процессе которой немало переселяемых погибало (по ряду причин) только по
некоторым результатам имела нечто общее с этническими чистками, но по природе
своей таковой не являлись.
В середине XVII века происходит очередная терминологическая "пертурбация". Словом
"белорусец" более не называют московитов, но обозначают "предателя",
перешедшего в московскую веру и присягнувшего на верность московскому царю. Но
если такой "предатель" во время войны 1654-1667 годов снова переходил на
сторону Речи Посполитой, отказывался от московской веры и возвращался к своей
(униатской, католической, протестантской, еврейской или магометанской), его
больше не называли "белорусцем".
Таким образом, на терминологических и прочих примерах мы видим, что сочинения
Гваньини (и в частности его сведения о Московии) вполне достоверны и могут
служить надёжным историческим источником.
Интересно, что за подтверждением этого как правило обращаются к сочинениям
других зарубежных авторов, начисто игнорируя труды московских и (в петровское
время) российских историков. А между тем, вслед за Гваньини, в пылу осуждения тирании
московских царей и преувеличения разрыва между уровнем литвинской и
московитской цивилизаций, многие не желают замечать того, что уже Московия, не
говоря уже о петровской и ранней послепетровской России, породила многих
поистине талантливых и образованных историков и публицистов, с трудами которых
стоило бы ознакомится каждому интересующемуся той эпохой.
Среди них - царь Фёдор Алексеевич и царевна Софья, А. И. Лызлов, Матвеевы, канцлер
князь В. В. Голицын и другие Голицины, А. Т. Лихачев, духовные лица Игнатий
Римский-Корсаков ("Генеалогия"), Сильвестр Медведев, Карион Истомин, Епифаний
Славинецкий, Симеон Полоцкий, Лазарь Баранович, Димитрий Ростовский, Афанасий
Холмогорский, Тихон Макарьевский и др.
Выше мы заметили в скобках, что как те, которые употребляют
термин "Белая Русь" применительно к Витебской, Смоленской и Полоцкой земле (во
многих местах нашей работы), так и те, которые применяют этот же термин к Московии
(разъяснения в этой главе), имеют на это право.
За этим "не надо далеко ходить". У того же Гваньини, только уже не в "Описании
Московии", а в "Хроника Европейской Сарматии" (перевод с латинского оригинала
на польский М. Пашковского, опубликованный в 1611 г.) читаем:
"Русская земля, которая издавна называется Роксоланией, лежит от восхода солнца
у Белоозера, у реки Танаис, которая отделяет Азию от Европы; к западу она
граничит с Валашской и Молдавской землями; со стороны полудня ее отделяют горы
Татры. И Русь является троякой: первая - Белая, вторая - Чёрная, третья -
Червоная. Белая находится около Киева, Мозера (Мозыря), Мстиславля, Витебска,
Орши, Полоцка, Смоленска и Северской земли, которая давно принадлежит Великому
княжеству Литовскому. Чёрная находится в Московской земле, около Белоозера и
оттуда к Азии. Червоная около гор, именуемых Бескидами, которой распоряжается
польский король, принадлежит Короне, как то: Коломыя, Жидачов, Снятин, Рогатин,
Буск. В этом предгорье находятся такие поветы, как Галичский, Перемышльский,
Санокский, а в центре славный город Львов с двумя замками, верхним и нижним,
там голова всех русских земель, принадлежащих польской короне".
Получается, что либо перевод Пашковского неправильный (у нас нет, к сожалению,
под рукой латинского оригинала), либо у самого Гваньини с этими терминами сплошная
путаница (ниже мы покажем, что и это не так). По-видимому, перевод Пашковским
этого места всё же сделан корректно, но в отношении терминов белая, чёрная и
червонная Русь имеются серьёзные разночтения, зависящие как от эпохи, так и от
подхода.
Но вот что существенно: во главе деления снова оказалась
Белая Русь (вероятно, термин наиболее важный с точки зрения древних авторов), и
к ней отнесены, помимо Киева и Северской земли (части Галичско-Волынского
княжества), пограничные с Московией земли Великого княжества Литовского, а в
рамках нынешней Республики Беларусь также прилегающие к России (наследнице
Московии) территории (Мозырь (Мозер), Мстиславль, Витебск, Орша и Полоцк), за
пределами литвинского (белорусского) Полесья.
Именно это и следует особо подчеркнуть: ЗА пределами Полесья.
У польско-литовского автора Миколая Хвалковского (умер около 1700 года), в
трактате "Публичное право Польского королевства", в главе "О Руссии", термин
Белая Русь распространён уже и на Полесье (Новогрудок, Минск), и на пограничные
с Московией территории (Витебск, Полоцк, Смоленск, или Орша (Хвалковский
называет ещё Мстиславль), и на Московское государство, которое у него выделено
более крупным шрифтом как "Русь" с уточнением (более мелким шрифтом):
"Московская часть".
Но, позвольте! Что значит: "часть"?
А очень просто: Русь у Хвалковского (Белая Русь) состоит из двух "половинок"
("частей"): литвинскую (литовскую (нынешнюю белорусскую) Русь и Московскую
("Русь") Русь.
Правда, терминология Хвалковского подверглась жёсткой критике со стороны
немецкого историка Кристофа Харткноха (1644-1687). Однако, был ли прав Харткнох
в своей критике?
Трудно оспорить утверждение, что термин Белая Русь существовал задолго до того,
как 750 лет тому назад раздробленные и враждующие между собой удельные княжества
- то, что осталось от Киевской Руси - разорил и опустошил своим нашествием
Батый.
По тому, как упорно стремились именовать себя властителями Белой Руси московские
деспоты-цари, и по тому, что это название стремились оправдать для славянских
частей Литвы многие патриоты Речи Посполитой, надо полагать, что, среди других
названий частей Руси по цветам "белая" считалась наиболее престижной (во всякой
случае, не менее престижной, чем Великая (Новгородская) Русь).
В русских народных былинах, сказаниях, сказках, балладах вплоть до ХХ века
русского царя называют Белым Царем.
Наше собственный вывод, вынесенный из изучения многочисленных источников: белый
цвет названия "Белая Русь" - это цвет Севера. Белое море, белые ночи, белое
покрывало снега, белый панцирь льда на северных озёрах. Не исключено, что
священный смысл белого цвета достался московитам и другим славянам через балтов
ещё от финно-угров. Не забудем и о том, что "белым" называют в фольклоре и
Балтийское море.
Север и Балтика: это колыбель предшествовавшей Киевской Руси древней славянской
цивилизации. Волин, Аркона, Радов, Рюриково, Гнездово, Ладога, Старгород
(Ольденбург), Королевец (Кёнигсберг), Ругард, Кореница, Липск (Лейпциг), Рехо
(Рехау), Аусбург, Гам (Гамбург), Мекленбург, Биле-Езёро, Старая Русса, и позже Плесков
(Псков), Новогород (Новгород): это и есть "первая" Белая Русь.
Именно отсюда престижность такого самоназвания. И никакого отношения к "независимым"
от Орды (от хана) землям, или к "ничейным" землям изначально этот термин не
имеет. С другой стороны, Белая Русь действительно может иметь подсмысл
"вольный", "независимый", "свободный", т.к. язычники, населявшие
вышеперечисленные города, - славяне, балты, предки немцев и скандинавы, - отстаивали
свою свободу перед лицом другой орды, орды завоевателей-крестоносцев, насаждавших
христианство огнём и мечём. Славянский язык, славянская культура доминировали в
этих вольных городах, и термин Белая Русь действительно мог отражать как
свободу и вольность, так и предпочтение древними славянами белой одежды и вымпелов
белого цвета.
Славинский архив утверждает, что Миндовг, наверняка потомок одного из князей
(конязей) таких легендарных городов, как Радов, Волин или Аркона, имел белые
стяги. Редкие источники также говорят, что многочисленные монголо-татарские отряды,
которые стремились прорваться через полесские болота и леса в плодородные и
богатые околицы местных городов, натыкались на засады полещуков, литвинов и ещё
каких-то других людей с белыми хоругвями и в белых одеждах. Поздней осенью
1246 года татары напали на Пинск, Слоним, Туров, Друцк, но были отброшены. В середине
1249 года татары под началом Койдана были разгромлены литовским князем Миндовгом
недалеко от города Крутогорье (после битвы переименованного в Койданов (а в 1932
году Койданов стал Дзержинском). Монголо-татары неистово штурмовали земли
нынешней Беларуси в 1257, 1258, 1259, 1275, 1277, 1284, 1287 годах, но
неизменно терпели поражение. В 1284 году татары были разбиты у деревни Могильно
(Узденский район нынешней Минской области).
Киевская Русь и Владимиро-Суздальское княжество (с его "производным" -
Московией) вовсе не представляются "исконными", "изначальными" стержнями самой
древней Белой Руси, а именно северные и ближе лежащие к Балтии земли, во главе
с Великим Новгородом и его колонией (дочерним полисом, как нам представляется),
Новогрудком (Новогородком на Двине). Именно поэтому Новогрудок был настолько
важен для Миндовга.
Интересно, что именно это находит отражение и у Гваньини, который, цитируя Герберштейна,
писал: "Со времени Рюрика, первого князя Новгорода Великого, о котором было
сказано выше, почти все государи Руссии употребляли титулы только великих
княжеств Владимирского, или Новгородского, или Московского до сына Иоанна
Великого Василия, отца теперешнего государя Иоанна Васильевича".
Тут Герберштейн и Гваньини следуют исторической правде. В титулатуре московских
князей самоназвание великим князем Владимирским следует раньше Новгородского не
случайно. Московия: наследница Владимиро-Суздальского княжества, и поэтому
желает себя видеть прежде всех других. Они приводят полный набор титулов Ивана
Грозного: "Великий государь, царь и великий князь всей Руссии, Иоанн Васильевич,
великий князь Владимирский, Великого Новгорода, Московский, Псковский,
Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Булгарский, царь Казанский и
Астраханский, государь и великий князь Нижегородский, Черниговский, Рязанский,
Вологодский, Ржевский, Белевский, Ростовский, Ярославский, Полоцкий,
Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский, государь Северский и Ливонский, и
великих областей востока, юга, севера и запада государь и законный наследник".
Тем не менее, как мы видим, титул князя Новгородского следует сразу же за
Владимирским, и только после этого мы видим "Московский". Тут явно
подчёркивается эстафета, историческая преемственность.
Терминологическая и - одновременно - идеологическая путаница возникает после переноса
столицы русинов в Киев и принятия христианства византийского (православного)
образца. Именно отсюда берёт начало искушение великих киевских князей провозгласить
себя преемниками Византии. Белый цвет Родины (Севера) и языческих праотцев заменяется
на цвет золота, на Червонную Русь, цвет Византии. Это ещё одно объяснение тому,
что во главе всех других титулов московских великих князей (царей) стоит титул
"Владимирский", т.к. именно Владимир был связан с Киевом, с Киевской Русью и с
христианством, а не с язычеством, как изначально Новгород (не важно, что в
Новгороде христианство появилось раньше, чем в Киеве), и, главное, с преемственностью
от Византии. Потом золотой цвет присваивает себе Орда, тем самым в глазах русинов
осквернив его, и термин Белая Русь возвращает себе прежнюю притягательность и
престижность, но теперь уже в комбинации с идеей преемственности от Византии.
После освобождения от зависимой холуйской роли при ордынских ханах, московская
элита возвращается к навязчивой идее провозглашения себя вселенским духовным
центром восточного христианства (православия). В посланиях к Василию III
псковский монах Филофей сформулировал
обновлённую версию постулата "Москва - Третий Рим", и отсюда самоназвание
московских деспотов кесарями (царями).
К эпохе Ивана IV Грозного эта
идея становится доминирующей, сыграв известную роль в укреплении мании величия
царя и его тирании. Москва представляется столицей воображаемого всемирного православного
собора, духовно-политическим центром восточного христианства, преемницей Рима
и Константинополя: "Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не бысти". Это
стремление стать альтернативой папскому Риму, центром сопротивления Ватикану,
стремящемуся нивелировать и подчинить себе все другие религиозные концессии, лишив
славянские народы своей "самости", своего духовного самоопределения, определило
особую роль Московии в дальнейшей европейской истории. Именно
противопоставление Ватикану и статусу монархов Священной Римской Империи придало
московской деспотии наиболее отвратительные черты.
Вслед за авторами, сочинения которых он использовал, Гваньини отмечает унизительное
раболепие, с каким подданные Московии обязаны относиться к царю:
"Нынешний государь Московии Иоанн Васильевич властью, которой он обладает над
своими подданными, далеко превосходит монархов всего мира, так как авторитету
своему (или, точнее, тирании) подчинил как людей духовных, так и светских всех
сословий; свободно и по своему произволу распоряжается жизнью и имуществом всех
(без всякого их сопротивления). И ни один из советников не имеет перед ним
такого авторитета, чтобы осмелился не согласиться с ним или воспротивиться в
чем-нибудь, хотя бы и в явной несправедливости". [...] "В конце концов, все - как
вельможи, так и чиновники, как люди светского сословия, так и духовного, официально
признают, что воля государева есть воля Божья и, что бы государь ни совершил,
хотя бы и ошибочное, он совершил по воле Божьей. Поэтому они даже верят, что он
- ключник и постельничий Бога и исполнитель его воли".
Отсюда: присвоение себе московским царём титула монарха Белой Руси, что только
ещё прочнее связало московских царей с судьбой Беларуси.
История и судьба Великого княжества Литовского и Великого княжества Московского
настолько неразделимы и взаимосвязаны, как история одного государства, и
взаимоистощающие войны между ними, последствия которых ощущаются до сих пор в
странах-преемницах, при всей дикости этого факта: один из связующих стержней.
Литву и Московию постигла одинаково тягостная судьба, определённая
"закулисными" игроками, на чью территорию расплата пришла только спустя
столетия.
Катастрофа Великого княжества Литовского была предопределена предательством
Ягайло, который предал национальные интересы, православие, священную миссию
освобождения
русских земель от монголо-татарского ига и их собирания в рамках возрождения
бывшей Киевской Руси. Ягайло первый (до Витовта) вступил в сговор и с Орденом,
спровоцировал
гражданскую войну, погубив огромное число литовцев - жемайтов, аукшяйтов и
славян. Вместо освобождения колыбели балто-славянской цивилизации - побережья
Балтийского моря, с его древними балто-славянскими городами - Ягайло заключил
предательскую
унию с Польшей, и только героическое сопротивление Витовта спасло Литву от
полного поглощения Польшей. Мазовия, союзник Литвы и Галичско-Волынского
княжества, была передана в руки Кракова. Уния не была нужна в исторической
перспективе ни Польше, ни Литве, и подвергла отвратительной коррозии не только
литовское, но и польское самосознание. При всех поразительных достижениях
союзного государства (Речи Посполитой) и его исторической прогрессивности, это
был страшно забюрократизированный режим, весь покрытый ржавчиной внутренних
разногласий и шляхетского индивидуалистического сепаратизма. Гений литовского
(славяно-балтского), польского и других народов, входивших в состав ВКЛ, работал
исторически "вхолостую", лишившись стержневой миссии-идеи, став игрушкой в
руках зарубежных кукловодов.
Предательство Ягайло и спровоцированная им гражданская война подорвали силы укреплённого
Миндовгом, Войшелком, Шварном, Гедимином, Ольгердом и Кейстутом государства, и
привели к трагическому поражению Витовта от татар в битве при Калке. Силовое
насаждение католицизма, которое руками Ягайло провёл в западной части Литвы
Ватикан, в ещё большей степени предопределило раскол и конечную катастрофу
государства.
Культ материальных благ (в угоду духовным ценностям), власть богатства (злата),
сплошной меркантилизм и тотальные судебные тяжбы между соседями и
родственниками: это было духовное, идеологическое поражение, предшествовавшее поражению
Литвы от Московии.
Со своей стороны, Великое княжество Московское подхватило эстафету преданной
Ягайло миссии собирания русских земель, но при этом впало в кому деспотизма
(тирании) восточного типа, которая при формальном прогрессе этой миссии
приводила к фактически противоположным (в идейном, содержательном значении)
результатам. Века влияния орды, холуйства у монголо-татарских ханов, палачества
и стукачества московских правителей привели Московию к внутреннему
несоответствию священной и высокоморальной миссии, несостоятельности её "внутреннего
наполнения" по отношению к провозглашённым целям. Вместо того, чтобы объединить
вокруг себя по крайней мере православных бывших и всё ещё существовавших
русских княжеств, московская тирания и свирепое, кровожадное крепостное право,
наоборот, отвратили народ от Москвы, и десятки, а скорей всего сотни тысяч
подданных московских царей бежали через границу в Великое княжество Литовское.
Поэтому объединение русских земель проводилось большой кровью и разорением,
превратив праведность миссии в неправедность.
Именно из-за этих причин московские деспоты, несмотря на свою интеллектуальную изворотливость,
хитрость, сообразительность и образованность (большинства из них, таких, как
царь Фёдор и царевна Софья, Иван Грозный: вопреки утверждению историографии
Запада, и, в частности, Гваньини, об обратном) попали в западню зависимости от
папского Рима, Священной Римской Империи, Англии и других сил, в руках которых
сделались игрушкой, участвуя в 40-летней религиозной войне в Европе в качестве
"пушечного мяса".
Идеологическая несостоятельность в своих усилиях соответствовать целям
провозглашённых идейных доктрин была определена не только (а иногда и не
столько) внутренними, но и внешними, объективными геополитическими причинами. Без
освобождения от турок Константинополя (ставшего турецким городом Стамбулом),
этого главного вселенского центра православия, доктрина "Москва - Третий Рим"
приобретала
неполноту и незавершённость. С другой стороны, без освобождения Балтийского
побережья - колыбели древней славянской цивилизации, - с островом Руяном
(Рюгеном), Пруссией, Померанией Ливонией, и т.д., без освобождения древних
славянских центров Старгорода (Ольденберга), Юрьева (Тарту), Липска (Лейпцига),
Королевца (Кёнигсберг), Рехо (Рехау), Гама (Гамбурга), попавших в руки даже не
родственным
балтам и славянам немцам, но смешавшимся с балтами и немцами венецианцам, генуэзцам,
евреям, финно-уграм, дакам, и прочим пришельцам (потомки которых до сих пор
населяют вышеупомянутые города, кроме Лейпцига, где основное население - смешавшиеся
со славянами немцы), заявка на историческую преемственность и на лидерство в славяно-этнической
миссии лишалась основного смысла.
Именно поэтому войны между Литовской и Московской Русью - среди прочих причин -
были вызваны бегством от центрального болезненного вопроса внутренней
несостоятельности.
На этом наш очерк об ещё одной личности, связанной с историей Бобруйска
(Александро Гваньини), заканчивается. В следующем файле мы собрали неполный
список публикаций трудов Гваньини и связанных с ними материалов, а ссылка,
идущая ниже, выведен читателя на текст "Записок о Московии" Александра
Гваньини.
Лев Гунин