Зарубинецкая культура вызывает больше всего расхождений и научных споров. Большинство исследователей всё же сходятся на том, что эта культура отражает процесс формирования новой общности в результате смешения местного населения с прибывавшими из Центральной Европы переселенцами, что совпадает с представлениями о двигавшихся на Север от Дуная и Карпат славянах (Ю. В. Кухаренко (1960), Л. Д. Поболь и др.). Этот процесс, как предполагается, начался в конце III в. до н.э. и отражает какую-то, как мы теперь говорим, "гуманитарную катастрофу", приведшую к упадку и - дальше - краху Скифии, а также к переселению многих европейских племен.

В конце I в. н.э. формирование новой общности прервалось на больших территориях, так как племена, носители Зарубинецкой культуры, были согнаны с обживаемых ими земель в бассейне Верхнего и Среднего Днепра дальнейшей экспансией сарматского нашествия, и вынуждены были снова мигрировать (в основном к Северу).

На смену Зарубинецкой культуре пришла Позднезарубинецкая (II - III вв. н.э), когда волны сарматского нашествия схлынули, и условия для жизни и культурного развития сложились гораздо более благоприятные. Считается, что Позднезарубинецкая культура сменяется Киевской (конец II - V вв. н.э.), которая уже положительно идентифицируется как славянская.

Итак, на роль праславян "претендуют" венеты, носители Лужицкой, Милоградской и Зарубинецкой культур, и другие древние племена.

Венеты по-видимому самый древний из них индоевропейский этнос, который осел на сравнительно больших европейских территориях (хотя, разумеется, не на таких обширных пространствах, как утверждают античные авторы) ещё раньше кельтов: приблизительно уже в первой трети I тысячелетия до н.э. К середине того же тысячелетия западные венеты были ассимилированы кельтами, и так сформировалось гальское племя венетов. В конце того же тысячелетия восточные венеты были ассимилированы другими племенами, славянами или германцами (о чём единого мнения нет), образовав германское или славянское племя вендов-венетов. Южным венетам, однако, удалось сохранить свою идентичность и даже создать государство - королевство Норик, - где на протяжении довольно долгого времени сохранялся венетский язык и культура. Однако, примерно к I веку до н.э. и

Стр. 18

они были ассимилированы: латинизированы (Венеция). С ними, как правило, связывают топонимы и гидронимы в Центральной Европе, оканчивающиеся на "-ава": Морава, Острава, Любава, Драва, Сава.

Лужицкая культура в основном встречается на территории современной Польши, и весьма распространено мнение, что её носителями были предки поляков, поморян, мазовшан, вильцев, ободритов, и других славянских племён, которые в бассейне средних Вислы и Одера с VI века нашей эры начали формировать польскую народность, распространившуюся до Балтики "с одной стороны", и до Нижнего течения Одера и Лабы - "с другой". Однако, до сих пор доказать её прямую связь с праславянами не представляется возможным.

Так же невозможно надёжно отождествить со славянами Милоградскую и Зарубинецкую культуры.

Может быть, так называемую прародину славян искать бесполезно, т.е. славянские племена могли иметь не общую территорию проживания, а горизонтальные связи, культурные и другие? Но тогда мы забываем о языке. Именно язык, который должен был возникнуть в одной-единственной униморфной этнически зоне, позволяет с приемлемой точности определить её границы. Эта область находится в пограничных и периферийных зонах балтской гидронимики, что совпадает с бассейном Припяти. Её границы очерчиваются соседством с западными балтами и германцами, а в южной части смешанным населением с большой долей иранской примеси, что полностью подтверждает наше предположение.

Поэтому, как рабочая гипотеза, нами принимается версия первичного выделения и сплочения славян в районе юго-западного предгорья Карпат, и вторичного их "этногенеза" в зоне белорусского Полесья.

Косвенное подтверждение эта гипотеза получает, опять-таки, из сравнительной лингвистики. Если германские и славянские диалекты не формировались вместе, то откуда тогда в праславянском обширные заимствования из языка готов (германцев, в основном северо-западных соседей) и других германцев, предков современных голандцев, которые соседствовали со славянами на юго-западе? В свою очередь, не только в германских диалектах, но и в голландском языке сохранились древние заимствования из славянских диалектов; при том именно такие, каких нет в германских: werf = верба, zwan = звон, maal = малый, и т.д.

Если наше предположение о том, что вторичное формирование славянских диалектов происходило на территории белорусского Полесья, на песчаных берегах Балтики, и в заболоченных местностях недалеко от Вислы, удивляться тому, что земледелие (в отличие от животноводства) долго не осваивалось славянами, не приходится. Неудобные или непригодные для земледелия земли в то же время были очень богатыми с точки зрения охоты и собирательства. И, опять же, не

Стр. 19

удивительно в этом свете, что славяне долгое время не знали многих культурных растений (особенно это касается садово-огородных культур). Совершенно естественно выглядит на этом фоне заимствования названий для них из языка соседей.

Германцы, в свою очередь, населяли, как представляется, густые леса, "непроходимые", "непролазные" чащи, горные отроги судетских и рейнских гор, и рыболовство у них, очевидно, не играло заметной роли. Поэтому вполне естественно, что они заимствовали связанные с ним названия у славян, для которых рыболовство имело большое значение. А. И. Попов (1957) приводит такие заимствования, как Ukelei, Plötze, Pessker, Sandart, Güster, Barsch, которые, как он считает, были усвоены (германцами) в процессе германизации славян.

Следует, однако, подчеркнуть, что, как диапазон и численность этих взаимных заимствований, так и характер их интеграции и употребления после заимствования, были бы невозможны, если бы между германскими и славянскими языками не имелось "первоначальной", реликтовой близости. Трудно не согласиться и с тем, что на уровне развитых цивилизаций подобные заимствования имеют совершенно иную природу.

Все эти соображения мы пытаемся наложить на то, что мы знаем о Зарубинецкой культуре, ведь фактов накопилось довольно много. В самом начале данного раздела Первой Главы мы писали о загадочной катастрофе, постигшей народы Европы как раз в начальный период возникновения Зарубинецкой культуры, в III веке до нашей эры. Мы упоминали и о крахе Скифии. Но куда "делись" скифы после этого краха? Была ли часть включена в состав другого иранского племени, сарматов, в период их нашествия на Европу? Бежала ли другая часть на Север, став одним из формообразующих компонентов нарождавшейся Зарубинецкой культуры? Многие авторы пишут о скифском элементе, но доказательность этой версии не убеждает многих других.

Интересно отметить, что именно в Западном Полесье и на Волыни эта культура возникает в неразрывной связи с предшествующими (с Милоградской в частности), не имея хронологического разрыва. Нужно особо подчеркнуть, что в районе Бобруйска следы Зарубинецкой культуры датируются III веком до нашей эры, и, следовательно, это один из самых ранних примеров. Более, именно тут Зарубинецкая культура прямо наслаивается на Милоградскую. Таким образом, присутствие обеих этих культур в районе Бобруйска: очень важный факт, тем более, что, как мы уже замечали, Бобруйск находится на стыке разных культур. Это последнее обстоятельство должно, на наш взгляд, играть ключевую роль. Ведь совершенно точно установлено, что экспансия Зарубинецкой культуры в направлении на север и на восток, её распространение на земли балтов проходило мирно, сопровождаемое медленным смешением с балтским населением. Такое могло происходить только если пришельцы были родственны по языку, виду

Стр. 20

(генотипу), культуре и обычаям. А это значит, что основным компонентом Зарубинецкой культуры могли быть ТОЛЬКО германцы или славяне (или те и другие вместе). Мы же отдаём предпочтение славянам как основному формообразующему этническому элементу Зарубинецкой культуры, т.к. славяне всё-таки ближе к балтам, чем германцы. Представляется, что охотники, рыболовы и собиратели (славяне) нашли бы общий язык с другими охотниками, рыболовами и собирателями (балтами) скорее, чем землепашцы (германцы).

Германский элемент мог вливаться в формообразующую воронку Зарубинецкой культуры в качестве остатков германских венедов с Северо-Запада (Поморье). Славянский элемент в Поморской культуре рассматривался многими исследователями достаточно глубоко, хотя, на наш взгляд, ни один из них не представил "окончательно" убедительных доказательств. Были прочерчены линии связей между Поморской культурой (культурой лицевых урн) и Лужицкой, которую считают её предшественницей (племена Поморской культуры расселялись вблизи Вислы, т.е. в восточных областях Лужицкой), с попытками вывести образование Культуры подклошевых погребений из симбиоза двух последних. Зарубинецкая культура, в свою очередь, рассматривается на фоне паутины этих связей как ответвление Культуры подклошевых погребений. Нам кажется, что подобное прочтение во многом притянуто за уши. Лишь два элемента описанной теории нам представляются заслуживающими внимания: участие в формировании Зарубинецкой культуры поздних венедов, и определенная роль носителей Поморской культуры. Эти два элемента в том или ином виде поддерживаются Э. А. Шмидтом, Ю. В. Кухаренко, Е. В. Максимовым, М. И. Артамоновым, В. В. Седовым, В. Н. Топоровым, О. Н. Трубачёвым, и другими.

Если в районе Бобруйска следы Зарубинецкой культуры датируются III веком до нашей эры, то на Десне они появляются лишь ко II веку нашей эры, на 3-4 столетия позже. Достаточно взглянуть на карту, чтобы заметить: миграция древних племён в район Бобруйска с южного направления была не самой удобной, что говорит в пользу местного зарождения Зарубинецкой культуры, с её дальнейшим распространением оттуда. Максимов подметил ещё одну интересную деталь: зарубинецкие поселения формировались по греческому принципу полис - некрополис (соседние мысы), что связывается с протогреками. По Максимову, с середины до конца I столетия нашей эры Зарубинецкая культура переживает острый кризис повсюду, её могильники исчезают даже в Полесье - на Припяти, на Верхнем и Среднем Днепре. Это мнение поддерживают Д. Н. Козак и Р. В. Терпиловский. И только в районе Бобруйска, на высоком берегу Березины, эта культура продолжала развиваться.

На карте хорошо видно, что к Бобруйску сходятся водные и наземные пути. И это разрешает загадку: эту культуру должна была питать межплеменная торговля и межплеменные контакты, без которых она погибала. Её кажущийся более примитивный уровень, по сравнению с рядом других культур, возможно,

Стр. 21

объясняется тем, что, кроме полиса и некрополиса, был ещё третий элемент,
который надо искать. Хотя возможно и такое: что с эпохи "сидения на Дунае" произошло снижение развитости главного племенного компонента Зарубинецкой культуры, и что в условиях сравнительной изоляции этого следовало ожидать.

Другой вывод, который просто лежит на поверхности: в большинстве местностей, за исключением Бобруйска, Зарубинецкая культура существовала в рамках сравнительно небольших сроков, за которые местные славянские диалекты ни в коем случае не могли сформироваться. Значит ли это, что связь этой культуры с этногенезом славян следует начисто исключить? Дело в том, что местные славянские диалекты могли частично оформиться раньше, а частично возникнуть из-за влияния тех общностей, с которыми в тех или иных местностях пра-славяне смешивались. И это подтверждает все наши предположения. Другие материальные культуры, уже определённо славянские (та же Киевская) хронологически идут сразу же вслед за Зарубинецкой, и поэтому загадки последней имеют такое критическое значение.

Крайне важно и то, что на земле Бобруйска найдены и городища балтов, которые определённо сосуществовали и с теми культурами, что многими считаются пра-славянскими. Поселения и могильники балтов повсюду сопутствуют славянским, а рядом с ними археологи находят несомненно смешанные балто-славянские поселения, и это ключ ко многим загадкам древности. Если славянский субстрат существовал среди намного более численных германских и балтских племён, он мог не обратить на себя внимания античного мира, и удостоился этого внимания только по мере вызревания славянской экспансии.

В академических кругах интенсивно муссируется вопрос разделения германской и славянской сфер, а также дальнейшего разделение на зоны внутренних славянских диалектов. Территориально граница германского и славянского ареалов, как считается, проходила по Висле, т.к. практически все древние авторы в своих письменных свидетельствах проводили по этой водной преграде границу между германской и сарматской сферами влияния. После упадка Сарматии, сфера её влияния перешла к славянам, и разделение между германскими и славянскими языками продолжало проходить по старой "границе". Вопрос же о разграничении славянских диалектов мы не можем, на наш взгляд, решить, основываясь на территориальном принципе. Сторонники этого принципа никогда не сумеют составить более ни менее вменяемых карт, в связи с нерешённостью вопроса о происхождении македонского языка (специалисты меня поймут), в связи с тем, что словацкий диалект никак не вписывается в соответствующие нескольким сегодняшним теориям территориальные схемы, и в связи с различиями нескольких польских говоров, имеющихся белорусских говоров между собой, и между северными русскими, среднерусскими и южнорусскими говорами. 


Стр. 22

Сегодняшние реалии разделения на левобережную и правобережную Украину искусственно переносятся на древнеславянские реалии, что не имеет ничего общего не только с "научным подходом", но и ни с чем другим, кроме, разумеется, украинского национализма. Крайне политизированная теория основного разделения славянских диалектов на западные и восточные (украинцев, естественно, причисляющая к западной зоне) приводит прошлое в соответствие с современными политическими амбициями теоретиков. И уж совсем некорректно это мнимое лингвистическое разделение приравниваеть к культурно-этническому, что недопустимо даже для маргинала.

Мнимое разделение всех славян на 2 большие лингвистические группы западных и восточных славян противоречит известным нам фактам как по диалектной, так и по культурной, типической линии. Реалии общего лексикона в украинском, белорусском и русском языках игнорируются, тогда как отдельные совпадения между немецким, польским, украинским и белорусским языками выпячиваются и преувеличиваются. Социальные реалии в Речи Посполитой, с её политикой окатоличивания и ополячивания, когда носителями образованности и - во многих случаях - профессионального ремесла являлись носители польского языка, тогдашняя политика в области строительства и налогообложения: всё это привнесло ряд польских слов в украинский строительный лексикон. Схожие процессы имели место и тогда, когда Украина входила в состав русского государства. Нетрудно заметить, что к моменту присоединения украинцев к Московскому государству их язык, каким мы его знаем сегодня, уже в основном сложился, и это происходило в значительной степени в период польского влияния. Поэтому перенос сравнительно недавних явлений на стародавние времени не только явно неверен, но и некорректен.

Не мнимое разделение славян на западных и восточных, а подлинное разделение на северных и южных: вот что беспокоит украинских националистов, и отсюда их "исторический" подход.

Некоторые из них идут ещё дальше, указывая на варварскую, дикую сущность "восточных славян" (в переводе на язык современных политических реалий: русских), с их дремучестью и звериной сущностью. У них, якобы, не имелось никаких слов для выражения благодарности или обязанности, и т.д. Говорится о каннибализме, о традиции убийства стариков и детей, о человеческом жертвоприношении, и прочих "прелестях" бытования "восточных славян", тогда как "западные славяне", мол, раньше подверглись "облагораживающему влиянию" Юга и Запада, и "окультурились".

Однако, исторические примеры упрямо говорят об обратном. Псков и Новгород затмевали своим блеском, прогрессом и общественным устройством великокняжеский Киев, и, если бы не искусственное великодержавное подавление их самобытности, развития и автономии, затмили бы его окончательно. Киев как

Стр. 23
    
центр весьма развитой для своего времени цивилизации просуществовал сравнительно недолго, тогда как цивилизация Пскова и Новгорода никогда не прерывала своей истории. И те, кто хорошо знаком с этим предметом, знают, что монголо-татарское нашествие здесь не при чём.

"Цивилизованные" крестоносцы разорили и разграбили Византию, совершенно так же, как их предки-варвары разорили и разграбили Рим. Стереотип поведения нисколько не изменился.

"Цивилизованная" инквизиция породила такие ужасы, которым не так-то просто найти аналоги в русской истории.

"Запорожцы", украинское казачество, прославили себя такой неуемной жестокостью, которую трудно с чем-либо сравнить в европейской истории.

Даже Московская Русь, которая была весьма жёстким государством, содрогалась от кровожадности своих запорожских союзников. 

Но можно ли на этом основании утверждать, что украинцы кровожаднее и примитивнее русских, белорусов и поляков? Сама постановка вопроса некорректна. И пять предыдущих абзацев отражают крайне субъективное мнение. Они являются зеркальным отражением субъективизма украинских националистов. Обращённые в свою противоположность, они стали бы иллюстрацией не только неэтичности, но и невежественности подобной позиции.

Отношение к известиям о весьма позднем распространении у русских и украинцев обычае убивать новорожденных девочек, что вело к полиандрии ("многомужеству"), или, в других случаях, фаллического культа, многожёнства, промискуитета (свободные отношения между полами, отсутствие брака), жертвоприношения и членовредительства (мутиляции) следует относиться с большой осторожностью. Что касается каннибализма, то даже Любор Нидерле считал его отсутствие у славян подтверждённым. С другой стороны, в диких инстинктах, традициях и привычках древних нет ничего удивительного или уникального. Они встречались на варварской стадии бытования практически любого народа и преодолевались только с переходом на следующую, более высокую, ступень духовности и культуры.

Известны также примеры одичания вполне цивилизованных общностей, которые в тяжёлых условиях скатывались на уровень варварства. Всё это не является чем-то исключительным. Гораздо "хуже" (конечно, с точки зрения нашей, европейской) перетягивание диких привычек, ритуалов, обрядов, традиций, или культов из варварства на цивилизованную стадию (как у тех, что практиковали человеческие жертвоприношения вплоть до разрушения их Храма), или замораживание варварских социальных отношений, не изменяющихся с переходом

Стр. 24

на цивилизованный уровень (полное бесправие женщин, рабов, инородцев у носителей по крайней мере двух мировых религий).

Именно тут и проходит граница между двумя основными славянскими ареалами: северным и южным, подвергшимся совершенно разным влияниям. Северные славяне либо вообще не подвергались никаким влияниям (не в абсолютном, конечно, а в относительном смысле), либо подверглись влиянию кельтов, немцев, готов, угров и балтов, тогда как южные славяне либо произошли от тюркской, иранской (и других) компоненты, либо подверглись сильному влиянию неевропейских народов. Поэтому заимствования из языка булгар, курдов-киммерийцев, финикийцев, скифов (ирано-язычных и тюркско-язычных), сарматов, равно как и смешение с ними южной части славянства внесли свою лепту в формирование южнославянского (украинского, балканского, донского, крымского, и т.д.) типа. Из книги Пейскера (19) можно почерпнуть весьма развёрнутую информацию на этот счёт. В этимологических словарях (А. Machek, V., 1957; Макс Фасмер, перевод 1967) проникновению, например, тюркских слов в южнославянские диалекты уделяется особое внимание.

Германские племена, неоднократно вклинивавшиеся в зоны славянского этногенеза (быстрая смена Зарубинецкой культуры на юге Черняховской), тоже оказывались в зоне курдского иранского или тюркского влияния, откуда заимствования из этих языков в древних пластах германского. Из него они переходили в польский. Надо подчеркнуть, что реликтовые неизменённые индоевропейские компоненты, на основе которых ошибочно выделяют "западнославянскую" группу, указывают на 3 фактора: 1) на более ранее, по сравнению с другими славянами, образование польской и чешской диалектной общности, и 2) на её диалектное влияние на белорусско-украинское Полесье, и 3) на влияние иранских диалектов (через Украину), воздействие которых закрепило эти неизменяемые компоненты. Таким образом, сохранённые группы kv, gv и tl, dl вовсе не свидетельствуют ни о какой "западнославянской" зоне или общности.

О еврейских влияниях, и о том, кто такие европейские евреи, мы поговорим в соответствующей главе.

Киевская Русь, возникшая как гениальное предприятие предприимчивых варягов, просчитавших и запланировавших государство-мост на пути из "варяг в греки", неожиданно стала полноценным государством, "третьей силой", которая могла облагородить и цивилизовать всё ещё к тому времени достаточно варварский Запад. Отнюдь не монголо-татарское нашествие привело к её упадку. И, если бы не это, у нас была бы совсем другая история, т.к. жало монголо-татарской орды вместо Европы втиснулось бы в Азию, в обход Китая, или через него, и в Северную Африку. Противоречия между северным и южным славянством, и непонимание


Стр. 25

того, что это 2 разных народа, сыграли тогда свою роковую роль. Но, несмотря на это, Древняя Русь остаётся одним из самых загадочных, уникальных, удивительных и глубоко духовных явлений в истории человечества.

Основные выводы, которые вытекают из нашего анализа: мы обнаружили 3 древние области, связанные с разными стадиями славянского этногенеза. Наиболее отдалённая из них по времени имеет какое-то отношение к Балканам, куда, однако, след тянется с Севера. Следующая большая стадия - это Карпаты, и третья: белорусское Полесье и (одновременно) территория между Вислой и Одером.

Бобруйск как территория хорошо представлен в рамках "предокончательного" славянского этногенеза, т.к. в районе и на месте этого города жили племена Милоградской и Зарубинецкой культур.

Во времена Киевской Руси (и в её составе) на месте Бобруйска существовало укреплённое поселение.

[1] ПРИМЕЧАНИЕ: Ниже находятся адреса страниц ссылок.