Сергей Баландин

«ПЯТОЕ ЕВАНГЕЛИЕ»

ОПИСАНИЕ СВЯТЫХ МЕСТ В ИЗРАИЛЕ С КОММЕНТАРИЯМИ И РАЗМЫШЛЕНИЯМИ

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ЭКЗЕГЕТИКА ДУХА

«…я сложил себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной»

Ф. М. Достоевский

Глава первая

БОЖЕСТВЕННЫЙ УЧИТЕЛЬ

Все, что мы рассматривали до сих пор, имело, в основном, чисто познавательную ценность. Путем анализа текста нашей нерукотворной книги мы можем проникать во многие тайны мироздания, психологии человека, психологии народа и его истории. Но все эти добытые знания имеют один существенный недостаток – они не могут ничего изменить в нашей личной судьбе, дать нам утешение и объяснить, для чего мы живем, каковы наши личные отношения с Богом, Кто Он такой и где мы Его можем обнаружить. Мы как бы изучали хлеб, оставаясь при этом голодными, мы говорили о различных вероучениях, о праведниках и грешниках, о различных путях и образах жизни людей, но не видели самой истины. Да, каждая религия по-своему смотрит на Божество, как бы через свое окно, и мы, рассматривая вероучения, по сути дела рассматривали эти “окна”; в лучшем случае самих смотрящих, но наш взгляд не проникал в То, что находится за “окном”. Теперь же давайте оставим чужие окна и попробуем собственными глазами взглянуть в лицо Свету. Тем более что здесь нам не нужны посредники, ибо на этой земле Господь Сам пошел нам навстречу и открыл нам Свое лицо, о котором раньше мы могли лишь догадываться по Его косвенным проявлениям. Более того, Он показал нам, как найти к Нему путь и в чем смысл нашей жизни.

Здесь, однако, может возникнуть непонимание, мол, если найден смысл жизни, то на этом можно было бы поставить точку. А кем он найден, хотел бы я знать? Да, тот, кто нашел смысл жизни, давно уже поставил точку. Что же касается нас, грешных, то для нас найден не смысл жизни, а путь, став на который каждый может обрести свой смысл. Смысл жизни найден теми, кто обрел веру, кто достиг просветления, у кого в сердце открылся Божественный источник. Эти люди зрячие, им уже нечего искать, и потому сам вопрос о смысле жизни для них неактуален. Только слепой может сомневаться и спрашивать, куда идти. Самому Христу нечего было искать, Ему не нужна была никакая религия, никакое христианство, не нужны были ему ни наставники, ни учителя, ибо Он уже пребывал в Своем Царствии Небесном. Свое учение Он дал только для того, чтобы люди смогли выбраться из мрака и стать Христами. Как всякий истинный учитель, который не столько преподает учение, сколько учит ученика с той целью, чтобы тот скорее мог обходиться без учителя, Христос вовсе не был заинтересован, чтобы Его ученики вечно оставались в инфантильном состоянии. Но в Его классе есть такие ученики, из так называемых “христиан”, которые решили, что им больше не нужно учиться, не нужно становиться самим мастерами, так как их Учитель есть Мастер, Который все знает. Как тот известный герой Фонвизина, который сомневался в необходимости учить географию на том основании, что есть извозчики, так и наши христианские недоросли, видимо, рассчитывают, что Иисус будет для них извозчиком и доставит их прямехонько в Царство Небесное. Но в действительной жизни извозчиков нет, там каждый должен двигаться самостоятельно, либо по инстинкту как животные и дикари, либо по разуму как Боги.

Во всей природе только грешный человек потерял свой путь. Инстинкт животного всегда следует заданной ему природой цели, но разум человека сам творит и цель и смысл, потому, когда человек ищет смысл жизни, это значит не что иное, как то, что он потерял предназначенную ему цель, но еще не создал своего смысла. Человек теперь стоит перед дилеммой: либо вернуться обратно в животное состояние, либо стать господином природы и творцом ее смысла. Но для последнего ему нужна абсолютная свобода. Если человек следует какой-то внеположной, не созданной им самим цели, он еще не человек в полном смысле этого слова, он не творец, а раб необходимости, машина в руках слепых стихий. И только тот, кто создал смысл жизни, может считать себя состоявшимся человеком, все остальное – “прах и в прах возвратится”; только таким, осмысленным, принадлежит Царство Небесное, ведь оно (Царство), предназначено не для твари, но для творцов, не для подданных, но для царей. Не всякий ищущий находит, и не всякий стремящийся к добру – святой. Святым можно стать только тогда, когда сам прозреешь, а не тогда, когда тебя почитают таковым слепые разумом; как они могут судить? ведь они ничего не знают, ничего не видят, они и сами говорят: “Мы не святые, мы только учимся, ищем свой путь”, а всякий ищущий подобен слепому без поводыря (здесь не имеется в виду творческий поиск, творец всегда знает, что он хочет создать и зачем, он ищет как, а не что). Если не знаешь смысла жизни, если ты не святой – учись, пока не станешь святым, а не учи и не суди других. Иисус говорил о таких “несвятых” учителях: “...может ли слепой водить слепого? не оба ли упадут в яму? Ученик не бывает выше учителя; но, и усовершенствовавшись, будет всякий, как учитель его” (Лк. 6:39-41). В том и была Его миссия Учителя – сделать Своих учеников Христами и не ниже, ибо ни рабам, ни ученикам, даже самым лучшим из них, нет места в Царстве Небесном. Так Он оценил Иоанна Крестителя: “Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя; но меньший в Царстве Небесном больше его” (Мф. 11:11). Также и вопрос фарисеев Иоанну Крестителю был весьма мудрым: “Что же ты крестишь, если ты не Христос, ни Илия, ни пророк?” (Ин. 1:25). Иными словами, “если ты не Мастер, если ты не знаешь что и как, то что ты тогда морочишь нам голову?”. Его роль предтечи состояла в том, чтобы первым прийти в класс, подготовить аудиторию, вытереть доску и т. п. к приходу Учителя, но ему самому не суждено было стать мастером, но ученик Христа тот, кто стремиться сам стать мастером, то есть Христом.

То, что человек стоит перед необходимостью учиться, не выдумано какими-то духовно слепыми людьми, не предопределено их традициями, ведь суть истинного человека в свободе от необходимости, а это вытекает из самой природы человека и потому является его истинной свободой – осознанной необходимостью. Это есть смысл жизни, созданный прозревшими людьми, а мудрость Священных Писаний и Библии в том, что они выражают великое творчество Бога посредством феномена человека. Есть интересное толкование на книгу Бытия: “И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему” (Быт. 1:26). Этот стих действительно странно звучит: первая его часть – “И сказал Бог”, на иврите – “ва-йомер Элогим” написана в единственном числе, а вторая – “сотворим” – “наасе” – во множественном. С кем это Бог собирается творить человека, кто соавтор? Ответ такой – сам человек. Бог дал потенциал, дал возможности, а творчески воплотить их – задача человека. Всякое животное рождается абсолютно законченным: собаке не нужно учиться быть собакой, но ни один человек от природы не рождается Человеком, неизвестно, что из него получится: преступник или святой, ученый или музыкант, политик или домохозяйка; чтобы быть кем-то, человек должен учиться и работать над собой. Никто из нас не может обходиться без учителя. Мы сами в обычной практической жизни ничего бы не нашли и не поняли. Мы, может быть, никогда бы и не узнали, что “дважды два – четыре”, не научились бы говорить слово “мама”, если бы нас не обучили и не воспитали. Эти знания не присущи нам априори, но мы без них уже не можем обходиться, хотя они и не являются главными, а служат более важным целям. Но главное, чему мы должны учиться – это смыслу человеческой жизни.

Если бы наш интеллект находился на стадии дикарей, мы бы подчинялись своим инстинктам, у нас не было бы никакой свободы отступить от их императивов, мы не задавали бы таких глупых вопросов – для чего мы едим, для чего охотимся, для чего заботимся о своем роде, у нас бы не возникало никаких сомнений, что так надо, и мы были бы ближе к Богу. Как сказал Кант: “Инстинкт – это глас Божий, к которому прислушиваются все животные... Покуда неопытный человек прислушивался к этому голосу природы, он чувствовал себя хорошо” [2]. Но пробуждающийся разум побуждает человека испытывать иные возможности, выходить из-под контроля этого голоса и действовать по своему усмотрению. Для этого он должен был переступить определенную черту, совершить то, что религия называет “грехопадением”. Ему было достаточно малейшего акта непослушания, чтобы перерезать духовную пуповину и начать жить самостоятельной жизнью. Теперь он может полагаться только на свой разум, на свои знания и опыт. Память об этом первородном грехе сохраняется в генетической памяти поколений, да и каждый отдельный человек с развитием разума так или иначе повторяет этот грех. Мы все являемся Адамами, и срываем запретные плоды познания, когда подвергаем сомнению веления своего подсознательного. Даже если мы и не проявляем своей инициативы, чтобы выйти из-под власти инстинкта, нас к этому побуждают различные “змии-искусители”. Теперь мы и сами не можем не есть сладкие плоды познания, которые дают нам власть над природой. Но, чем больше мы владеем природой, тем больше зависим от нее, и, чем больше мы познаем внешний мир, тем больше мы утрачиваем понимание мира внутреннего. Нас не покидает ощущение, что мы как будто лишились чего-то бесконечно дорогого для нас. Мы жаждем вновь обрести этот утраченный рай, но не знаем туда дороги. Как восстановить нарушенные связи? Для этого уже недостаточно одного инстинкта. Теперь-таки нам уже понадобятся знания или особая методика, помогающая эти связи восстановить. Такая методика называется религией. Это латинское слово – “religio” дословно и означает восстановление связи (лиги) [3], а церковь, синагога, община и т. п. как раз и есть те школы, в которых, хорошо ли плохо, но пытаются учить, как эту связь восстановить. Главное то, что они могут передать нам тот опыт, который прошли пионеры веры, чтобы мы продолжили их путь и нам не приходилось заново открывать “Америк”.

Христианское вероучение, как и любое другое, само по себе не есть Мастер и не может знать, в чем смысл жизни. Поэтому оно не предписывает готовые рецепты и универсальные стереотипы поступков, как это делают религии закона. Оно знает, что каждому предназначен свой путь и свой смысл. “Каждый да испытывает свое дело, и тогда будет иметь похвалу только в себе, а не в другом; ибо каждый понесет свое бремя” – учил апостол Павел (Гал. 6:4-5). Зато в этой школе есть один Наставник и Учитель – Христос. И Его истинная Церковь-школа никогда не брала на себя право кого-то поучать, так как признавала, что сама состоит из таких же, ничего не знающих грешников, но она, как Богоматерь Одигитрия, указывала на Христа как на единственный Путь.

Итак, Христианская Церковь есть окно, через которое верующие смотрят на небо, а Свет этого неба есть Иисус Христос. Но действительно ли Иисус есть Христос (Мессия) и Божественный Учитель? Может быть Он и Сам блуждал в потемках, а вся Его история вымышлена? Далеко не все христиане задают для себя этот вопрос, потому и ничего не видят за пределами своей, искусственно освещенной камеры, но мы, если хотим узреть Его свет, должны будем рассматривать и эту отрицательную гипотезу, ибо, не зная тени, нельзя различать свет, к тому же, эта “тень” является достаточно популярной в так называемых “научных кругах” разных направлений. Так, с точки зрения так называемой “левой” критики и таких ее представителей, как, например, Ренан, Штраус, и их современных банальных последователей, вся история жизни Иисуса есть перенесение иудейских представлений о Мессии на историю Иисуса. Евангелисты, мол, пишет Ренан, рассуждали таким образом: “Мессия должен совершить такое-то дело; так как Иисус есть Мессия, то Иисус, следовательно, и совершил это дело”. Или наоборот: “С Иисусом произошло то-то; так как Иисус есть Мессия, то это же должно произойти с Мессией” [4]. Со своей стороны, мы скажем, что, даже если это и так, то наши евангелисты, в отличие от их критиков, рассуждали вполне логично. Если мы скажем нечто подобное на обычном житейском уровне, например: “Врач должен уметь лечить определенные болезни; так как господин Х есть врач, то следовательно, господин Х не только должен уметь их лечить, но и, наверное, вылечил не одну такую болезнь за годы своей практики”, или: “Господин Х должен был учиться в медицинском институте и изучать такие-то предметы, потому, что он есть врач, а этот курс должны проходить все врачи”, то никому не придет в голову считать историю господина Х как врача неправдоподобной. Утверждать обратное можно только доказав, что господин Х – шарлатан. Но все верят и знают, что господин Х – настоящий врач, хотя и не видели его дипломов, так как об этом свидетельствуют массы спасенных им людей. Но наши нигилисты пытаются превратить этот вполне корректный силлогизм в паралогизм: “Все рассказы о деятельности господина Х – вымысел потому, что они-де соответствуют понятию врача, а врачей не бывает”.

Прямо противоположную точку зрения выражает в своих доказательствах так называемая “правая” критика, представленная апологетами иудаизма. Они, так же как и “левые”, отрицают Божественность и Мессианство Иисуса, но на том основании, что реальный или Евангельский Иисус не соответствует “иудейским представлениям о Мессии”. Так, например, Иосиф Клаузнер пишет: “Чем является Иисус для израильской нации на сегодняшний день? Он не может быть для нации ни «Богом», ни «Сыном Божиим» в понятиях догмата о Троице. Эти два понятия для еврея не просто ругательства и богохульства, но и вещи совершенно непостижимые. Также и «Мессия» – не для нас: ведь Царство Небесное и Дни Мессии еще не наступили. Он не может считаться в глазах народа также и пророком, потому что у него отсутствует пророческое государственное восприятие и способность утешать народ в национально-политических чаяниях” [5].

Вопрос о том, как в Иисусе исполнились пророчества Танаха о Мессии, мы рассмотрим ниже (см. Дормицион), здесь же надо сказать, что Клаузнер, обвиняя христиан в богохульстве за то, что они, мол, увидели в человеке Бога, оставляет нас в совершенном неведении относительно того, в чем он сам видит Бога или хотя бы в чем, по его мнению, нам, грешным гоям, Его следует видеть. Хотел бы я услышать хоть от одного “правоверного” еврея ответ на этот вопрос. Спросите их: “Что такое Бог? как Он выглядит?”, и окажется, что эти поборники чистой еврейской веры не имеют об объекте своего поклонения никакого личного представления, в лучшем случае у них есть на этот счет какая-нибудь туманная философская теория. Но как они не понимают, что эта теория противоречит главной заповеди иудаизма: “И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем, всею душою твоею, и всеми силами твоими” (Втор. 6:5)? Как можно любить то, о чем не имеешь никакого представления, что существует лишь в теории? Поэтому бунт евреев-атеистов вполне понятен, когда они не понимают, почему нужно верить в то, чего они никогда не видели. Иисус же для христиан – вполне конкретный Объект, достойный и любви, и поклонения; и любя Его, верующий любит воплотившегося в Него Невидимого Отца. В этом нет никакого богохульства и оскорбления; с другой стороны, разве не богохульство приписывать Богу образ некоего небесного фюрера, карающего своих детей вечным адом за малейшую провинность? Но оказывается, что последняя концепция для еврея вполне постижима и возмущения у Клаузнера не вызывает. А ведь этого фюрера на небе действительно никто не видел, не странно ли получается, что невидимое и фантастическое – постижимо, а видимое и реальное – “вещи совершенно непостижимые”?

Как видим, и “левая” и “правая” критики основывают свои доводы на предвзятых догмах; одни убеждены, что Божественного не бывает, другие хотят втиснуть Его в прокрустово ложе своих представлений, и зачастую спорящие стороны даже не утруждают себя задуматься, о чем они, собственно, спорят, они ищут доказательства, ссылаются на разные источники, говоря при этом друг с другом о разных вещах, забывая сперва уяснить: что значит само слово “Бог”?, они говорят о том, что сами никогда не видели и не переживали. Но если мы действительно хотим постигнуть истину, пережить ее, увидеть воочию, а не стремиться переспорить дураков, мы должны подойти к ней без каких-либо предрассудков, отбросить все наши старые представления о ней, все наши “petitio principii” (предвосхищения основания), чтобы увидеть ее такой, как она есть.

Представьте себе, что вы никогда в жизни не видели врача, но уже составили себе о нем определенное представление, ну скажем, по книжке “Доктор Айболит”. Когда же вы, сталкиваетесь с различным медперсоналом в клинике, пытаетесь узнать, кто из этих людей настоящий врач, вы даже не утруждаете себя спросить: кто здесь врач?, а руководствуясь внешними сравнениями с имеющейся в вашей памяти картинкой, принимаете за врача, например, сантехника. Предположим, вы спросили: “Кто здесь врач?”, а сантехник сказал: “Я”, даже если бы вы ему поверили, то вскоре бы выяснилось, что он в медицине некомпетентен. Что делают все наши вероучения? Они рассказывают нам сказки, пытаясь внушить определенные представления о том, каким должен быть Бог, но когда Он Сам предстает перед нашими глазами и говорит: “Вот Я”, мы отворачиваем от Него свое лицо, даже не желая ничего слушать, чтобы удостовериться, но упорно держимся своих предрассудков-идолов, потому что в наших сказках Бог был описан иначе. Зная сложившиеся в народе стереотипы, евангелист Иоанн пишет: “Бога не видел никто никогда” (Ин. 1:18), хотя несомненно знал такие свидетельства Священного Писания как: “(Иаков)...я видел Бога лицом к лицу...” (Быт. 32:30), “И говорил Господь с Моисеем лицом к лицу...” (Исх. 33:11) и др. Неужели Иоанн хотел отрицать Священное Писание? Нет, он хотел только научить правильно понимать его, он как бы учил: выбросите ваши ложные представления, то, что говорили пророки о Боге, есть аллегория, ее нельзя понимать буквально, видеть можно не Бога, а только Божественность.

По сути дела, “невидимого бога” не бывает, как не бывает невидимой красоты, абстрактного добра или теоретической любви (хотя деревянные чурбаны красоты никогда не видят и не знают). Так и Бог – Он есть абсолютная Реальность и абсолютное Качество, Которое непосредственно ощутимо всеми органами чувств человека, и мы все об этом хорошо знаем, ибо видим это Качество во многих окружающих нас предметах и явлениях; мы можем называть Божественными музыку, любовь, закат солнца, собственное состояние блаженства, экстаза и т. д. Вообще само слово “бог” очень мало подходит к Богу, оно есть результат консервативности нашего языка, несущего в себе пережитки языческого антропоморфизма. В том смысле, как его понимает монотеизм, правильнее было бы говорить не Бог, а Божественное, поэтому мудрецы всегда затруднялись дать имя Богу, потому что Его Имя не есть имя существительное. Это понял еще в VI веке до н. э. китайский мудрец Лао-цзы, который писал: “Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао. Имя, которое может быть названо, не есть постоянное имя. Безымянное есть начало неба и земли, обладающее именем – мать всех вещей” [6]. Имен существительных на самом деле и в простой природе не бывает, они лишь порождения нашего метафизического рассудка, но в действительном мире имен нет, ибо там все течет, все постоянно меняется и состоит как бы из глаголов и причастий. Когда Бога о Его имени стал вопрошать Моисей, то получил откровение: “Я есмь Сущий (Иегова)” (Исх. 3:14) – в иврите (евреи никогда не произносят это слово) “юд, hей, вав, hей” является формой глагола “лиhьот” – быть, являться, присутствовать. Это воистину революционное откровение до сих пор не понято ортодоксальными евреями, чей контрреволюционный возврат к язычеству выражается словом “а-Шем” (Имя), которое произносится ими всуе и днем и ночью. Я же не собираюсь за это никого осуждать, если вы знаете Бога как Субъект – хорошо, но кто вам сказал, что видеть Бога как Предикат (Божий, Божественный) – богохульство? Поэтому применить этот Предикат к такому Человеку как Иисус, не противоречит ни ортодоксальному иудаизму, ни исламу, ни какой бы то ни было иной религии мира, ни даже атеизму.