Сергей Баландин

«ПЯТОЕ ЕВАНГЕЛИЕ»

ОПИСАНИЕ СВЯТЫХ МЕСТ В ИЗРАИЛЕ С КОММЕНТАРИЯМИ И РАЗМЫШЛЕНИЯМИ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЭКЗЕГЕТИКА ЧЕЛОВЕКА

Глава шестая

АТЕИЗМ

Если вы откроете любую израильскую газету, то почти в каждом номере вы сможете прочитать об очередных конфликтах, возникающих между так называемыми “датишниками”, или харедим, т. е. религиозным населением и хилоним, т. е. населением светским. О харедим мы уже кое-что сказали в предыдущей главе, но кто же такие эти “хилоним”? Это, видимо, все те, кто не принадлежат к наиболее фанатичному крайнему крылу ортодоксального иудаизма. У вас, естественно, создастся впечатление, что, кроме этих больших вечно враждующих групп, никаких иных субъектов идей быть не может. Если видят человека без кипы – его автоматически зачисляют в атеисты. Само собой разумеется, что эти так называемые “атеисты” в моральном плане заслуживают самого сурового порицания. Они огульно обвиняются во всех смертных грехах: и в приверженности мирским соблазнам, и в распутстве, и в религиозной невежественности. Само собой разумеется, что вся монополия на нравственность и на ключи от Рая принадлежит исключительно харедим. Они – единственные хранители еврейских традиций и культурных ценностей, и, конечно, их святой долг защищать эти ценности от посягательств нечестивцев и невежд.

Здесь напрашивается сравнение, что точно так же, в бывшем Советском Союзе чиновники делили все общество на коммунистов и беспартийных, подразумевая под последними людей не совсем сознательных, в чем-то ограниченных и незрелых. (Как порой близки бывают атеисты религиозным фанатикам). Сказать, что ты не коммунист не потому, что ты не дорос до столь “высокой чести”, а потому, что у тебя другое мировоззрение, считалось антисоветской агитацией и посягательством на основы социалистического строя, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И если кто-то с подобными высказываниями не оказался в психушке, то только по чистой случайности. К таким везучим относится и ваш слуга. Я и сейчас не понимаю, как это мне дали получить высшее образование, не будучи численным ни в рядах комсомольцев, ни в коммунистах? Это был явный просчет прогнившего советского бюрократического аппарата, он был просто слишком ленив, чтобы со мною связываться. Хотя, если бы я крикнул о своих убеждениях чуть погромче, видел бы я небо в клеточку. Да простит мне Господь мое юношеское малодушие.

Итак, израильскими чиновниками все население поделено на “датиим” и “хилоним”. Здесь, правда, в круг понятия “население” не входят ни арабы – мусульмане и христиане, ни друзы, ни армяне, которые в массе своей именно “религиозны”. Впрочем я не знаю, к какому разряду их отнести по шкале израильских социологических понятий, но, во всяком случае, “светских” среди них можно по пальцам пересчитать. Но, видимо, они здесь просто не в счет, несмотря на то, что являются гражданами Израиля, они как бы составляют отдельные народы со своими собственными традициями и проблемами. Не входят в это число и другие гои, проживающие в стране и являющиеся де юре и де-факто составной частью израильского общества, но по разным причинам не имеющие в своих теудат зеhутах сакральную отметку “йеhуди” (еврей).

И действительно, может быть, наши социологи правы? Какое им дело до религиозности других народов, когда у них душа болит прежде всего о духовном состоянии Ам Исраэль. А поскольку, по их понятиям, еврей, принявший какую бы то ни было религию, кроме иудейской, автоматически перестает быть евреем, то единственной оппозицией религиозному маразму для этого народа может быть только атеизм. Но я думаю, что духовные ценности евреев-атеистов составляют не только кабаки и пикники по шаббатам, но есть и свои святыни, которые они также вправе охранять от осквернения со стороны дикого мракобесия.

Ситуация, которая сложилась в Иерусалиме на сегодняшний день, подобна ситуации в Афинах времен Сократа, которую описал Владимир Соловьев: “Пока охранители могли видеть в своих противниках людей безбожных и нечестивых, они сознавали свое внутреннее превосходство и заранее торжествовали победу: могло казаться в самом деле, что они стоят за саму веру и за само благочестие; была видимость принципиального, идейного спора, в котором они представляли положительную, правую сторону. Но при столкновении с Сократом положение совершенно менялось: нельзя было отстаивать веру и благочестие как такие против человека, который сам был верующим и благочестивым, – приходилось отстаивать не саму веру, а только отличие их веры от веры Сократовой, а отличие это состояло в том, что вера у Сократа была зрячая, а у них слепая. Сразу обнаруживалась таким образом недоброкачественность их веры, а в их стремлении непременно утвердить именно эту порочную слепую веру проявлялась слабость и неискренность ее. Во имя чего они могли стоять именно за темноту веры? Во имя ли того, что всякая вера должна быть темною? Но вот тут налицо был Сократ, наглядно опровергавший такое предположение самым фактом своей светлой, зрячей веры. Ясно было, что они стояли за тьму не в интересах веры, а в каких-то иных, чуждых вере интересах. И действительно, афинские охранители того времени – по крайней мере более образованные между ними – были люди неверующие. Иначе и быть не могло. Раз в известной среде началось умственное движение, возникла и развилась философия – непосредственная вера, требующая младенческого ума, становится невозможною для всякого человека, затронутого этим движением. Нельзя охранять то, что пропало, и вера обскурантов есть только обманчивая личина, надетая на их действительное неверие” [1].

Так же как и Сократ, лучшие представители светского общества вовсе не посягают на национальные традиции и духовные ценности еврейского народа, не отвергают и значение веры в жизни человека. Уникальность израильской ситуации в том, что атеисты здесь не воинственные, хотя и имеют власть. Их социальная база состоит в основном из представителей правящего класса. Хотя в политике они называют себя “левыми”, их идеология распространена отнюдь не среди рабочего класса. Как правило, это интеллигенция на уровне “академаим” (имеющие высшее образование), большинство из которых составляют так называемые “ашкеназим” – евреи, выходцы из стран Западной Европы. Я не располагаю данными точного социологического исследования их состава, могу сослаться лишь на мнение, которые высказывают сефардские представители “правых”, порой использующие статистику в своих интересах; так, видимо, желая понизить рейтинг “левых” в народе, они постоянно апеллируют к тому факту, что в рядах “Мерец” трудно найти настоящего сефарда. Как бы там ни было, эти “левые” не только никак не беспокоят харедим, которые в массе своей сефарды, но даже напротив, дают им всевозможные льготы – освобождают от службы в армии, финансируют ешивы, средства массовой информации, лишь бы они смогли найти и дать народу идеалы, которые атеисты также пытаются найти. Но пока ни та, ни другая сторона их найти не может.

Идеал харедим понятен – это возвращение к корням, к вере отцов. Для атеистов это звучит как возвращение назад в пещеры. В конце концов ортодоксы и сами начинают понимать несостоятельность своей идеологии, но, имея корыстный интерес сохранить хотя бы статус кво, а с ним и все свои привилегии, они ожесточаются против всякой идеологии и особенно той, которая способна конкурировать с их собственной. Ведь именно харедим, постоянно требующие уважения своих религиозных чувств, подвергают нападкам все то, что свято для их “заблудших” братьев. Они демонстративно курят и разговаривают в минуту молчания памяти жертв Катастрофы, оскверняют могилу Теодора Герцля, сжигают Израильские флаги в День Независимости.

Ну а каким же идеалам предлагают служить атеисты? В самом деле, какой идеал может дать людям атеист, отрицающий Божественное Провидение, бессмертие души, а следовательно, и смысл жизни? Владимир Соловьев, правда, в несколько другой связи, приводит: “...довольно известный анекдот о том, как “отсталый” московский купец сразил “передового” естественника, обращавшего его в дарвинизм. Это учение, по тогдашней моде и “к некоторому несчастью” для самого Дарвина, понималось как существенное приравнение человека к прочим животным. Наговорив очень много на эту тему, передовой просветитель спрашивает слушателя: Понял? – Понял. – Что ж скажешь? – Да что сказать? Ежели, значит, я – пес и ты, значит, пес, так у пса со псом какой же будет разговор?” [2]. А какой же тогда может быть разговор с материалистом? Ведь у пса еще есть какая-то возможность эволюционировать в разумное существо, и, быть может, даже создать новую цивилизацию, как в романе Клиффорда Саймака “Город”, или, по иным верованиям, реинкарнироваться в человека, как в песне Высоцкого: “А этот милый человек – был раньше добрым псом” [3]. Но если уж я – материя и ты – материя, и только, если нет никакого духа, ни бессмертия, а полная аннигиляция личности, т. е. превращение ее в ничто (что, кстати, противоречит законам физики о сохранении вещества и энергии и законам философии о переходе количества в качество), то какой может быть разговор между нами “ничто”? Мы тогда и сейчас не что иное, как продукт распада. Таковую оценку дал грешному, не искупленному человеку Господь: “ибо прах ты, и в прах возвратишься” (Быт. 3:19), и его потомству: “...будут навозом на поверхности земли” (Иер. 16:4).

Настало время, когда атеистам для защиты своих концепций необходимо вести борьбу не только с религиозными мировоззрениями, но и с самим естествознанием. Ведь сама природа, как мы уже говорили, проповедует нам Слово Господне и учит нас жить по Его законам. Если профессия богослова – изучать и толковать Священное Писание, данное Богом, то ученый-естественник тоже своего рода богослов, ибо он изучает и толкует природу – немую книгу, также созданную Богом. Наука – это особая экзегетика, которая должна служить единственной цели – поиску истины. Она не может подчиняться ничьей идеологии как религиозной, так и атеистической. Поэтому атеист, так же как и ортодоксально верующий, не может брать себе в союзницу науку. С другой стороны, чисто философски атеист вполне прав, когда возмущается занудством религиозных, которые по любому поводу, где надо и не надо используют Бога как расхожий аргумент во всех спорах. Как можно в строго научных дискуссиях апеллировать к понятиям, которые еще никто толком не определил? Если философия – наука, то она должна подчиняться своим законам, а законы эти запрещают спекулировать на понятиях, которые невозможно определить. Определить – значит отчертить границы, поставить пределы. А какие можно поставить пределы Богу? Поэтому для философа, который хочет оперировать точными категориями, никакого Бога нет и быть не может, а иначе это уже будет не философия, а мистика, задача которой проникать в тайное, неопределенное и бесконечное. Но настоящий мистик, в отличие от философа, ничего не доказывает, он просто созерцает невидимое, может также научить видеть и других, но нужны ли зрячим доказательства? Отнюдь не на философии основывал свое вероучение апостол Павел, он считал, что вера утверждается “не на мудрости человеческой, но на силе Божией” (1 Кор. 2:5). С этим взглядом согласятся также и большинство религиозных мыслителей. Так, например, христианский философ-экзистенциалист Карл Ясперс, основоположник весьма сомнительной концепции “философской веры”, вынужден был признать: “Однако здесь никогда не может быть доказательства в смысле неопровержимого научного доказательства. Доказанный Бог уже не Бог. Поэтому: только тот, кто исходит из Бога, может Его искать. Уверенность в бытии Бога, какой бы зачаточной и непостижимой она ни была, есть предпосылка, а не результат философствования” [4]. Еще более конкретно выразил это Николай Бердяев: “Реальное, не словесное, доказательство бытия Божьего невозможно уже потому, что Бог не есть бытие, что бытие есть натуралистическая категория, реальность же Бога есть реальность духа, внебытийственной или сверхбытийственной духовной сферы. Бог ни в каком смысле не может мыслиться как объект, хотя бы и высочайший, в мире объектов нельзя найти Бога” [5]. Но, может быть, из всех философов лучше всего понял сущность Бога еврей Мартин Бубер, который считал, что Бога не существует в третьем лице, о нем нельзя говорить как о постороннем предмете. Он всегда существует только как “Ты” и раскрывается в непосредственном диалоге с человеком.

Итак, никто еще не определил, что такое Бог, и не доказал Его существования (как можно доказать то, что не определено?) Но отсюда вовсе не следует, что Он не существует, ибо если мы не понимаем нечто, то не утверждаем, что сего нет. А человеком еще так ничтожно мало определено и доказано из того, что существует в реальности, что если считать, все неопределенное и недоказанное несуществующим, то необходимо будет признать также несуществующими и нас самих, и всю нашу жизнь. Декарт, подвергнув сомнению собственное существование, как будто нашел ему подтверждение: “Я мыслю, следовательно, я существую”, но что такое это “Я”, он не знает. Все, что отсюда следует, – это то, что есть нечто мыслящее. Точно так же можно утверждать, что существует Нечто, что является Причиной и Целью всего мыслящего. Попробуйте, например, отрицать факт болезни, диагноз которой не установлен, когда ее симптомы так или иначе дают о себе знать, так и верующие никогда не станут отрицать существование Бога, которое они переживают сердцем, несмотря ни на какие доводы рассудка. Мы не погрешим против истины, если скажем, что для чистой науки этого понятия – “Бог” не существует. А для нас? Не беспокойтесь. Он даст о Себе знать и без вашего на то согласия. Если у вас, например, болит зуб, вы можете себе внушить такую мысль: “А что такое боль? Кто ее видел? Кто мне докажет ее существование? Выдумки все это и предрассудки”. И возможно, что в результате таких рассуждений боль действительно прекратится, но, спустя определенное время, если вы не примете радикальных мер по ее устранению, она так или иначе снова даст о себе знать. Так и Господь даст о Себе знать даже самому прожженому атеисту чувством страха смерти, ощущением бессмысленности своего существования, апатией и отчаянием. И сколько бы они себе зубы не заговаривали, они ничего не в состоянии изменить в своем обреченном положении, и никакие химеры о “светлом будущем” не могут заглушить эту душевную боль, пока они не найдут в себе Бога и не поймут, что их спасение в вере. Когда атеист Пилат, в романе-апокрифе Булгакова “Мастер и Маргарита”, спросил Иешуа: “Что есть истина?”, он, вероятно, ожидал услышать от Него в ответ какие-нибудь религиозно-философские, абстрактные рассуждения, но вместо них получил наглядный пример: “Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти” [6].

Атеисты, провозглашая себя безбожниками, на самом деле порой имеют больше религиозного фанатизма, чем сам папа Римский. И у них есть свои культы, обряды и святыни. Среди официальных государственных праздников Израиля, которые сплошь религиозные, есть один, который, как считается, имеет чисто светское происхождение – это День Независимости. Он посвящен общенациональной святыне – Мединат Исраэль (государству), перед которой, как считают атеисты, должны благоговеть все. Но давайте подумаем, что на самом деле празднуется в этот день? Геула? Царство Небесное? Освобождение, от кого? А вы, господа рядовые граждане-атеисты, разве чувствуете себя независимыми? Я таки – нет, так как связан с людьми, живущими по законам плутократии, и в то же время – да, так как я не считаю себя ничем обязанным этой плутократии. Как сказал Ницше: “(Свобода) – нечто, что имеешь, и чего не имеешь, чего хочешь, что завоевываешь!” [7]. Короче, свободу и независимость каждый берет себе сам. А если своей свободой я обязан только самому себе, не могу же я праздновать “День Себя” (а впрочем, почему бы и нет?) Но праздновать день рождения государства, по-моему, то же самое, что праздновать день учреждения полиции или налоговой инспекции (если вы, конечно, не работники этих почтенных ведомств). Вот и День Независимости пусть празднуют как свой профессиональный праздник те, кому принадлежит власть. Во всяком случае, для верующего праздновать такие праздники – это то же самое, что участвовать в коллективном идолопоклонстве. При всей кротости первых христиан, они, как впрочем и ортодоксальные евреи, шли на смерть, но отказывались приносить почести римскому императору как Богу. “Отдайте кесарю кесарево” – учил Иисус. А что есть кесарево? – Только подати, т. е. налоги, гражданские обязанности и, может быть, трудовая или воинская повинность. Если вы платите в Израиле “мас”, “МаАМ” (налоги), то пусть государство вам скажет спасибо, приносить же духовные подати кесарю запрещает как христианская, так и иудейская религия.

Идея сионизма переживает такую же фрустрацию своих идеалов, как и идея общенационального еврейского гетто в границах всей страны, которую лелеют харедим. Вы любите обсуждать политику? Так какую же политику должен защищать честный человек в Израиле? Политику, направленную на создание тоталитарного нацистского государства, подавляющую всякое свободное слово, осуществляющую национальную и религиозную дискриминацию, воспитывающую молодежь в ненависти к мировой культуре? Если бы внутренняя политика Израиля действительно была бы направлена на создание демократического общества, основанного на равноправии и на равном уважении ко всем религиям и святыням, мусульманский террор давно бы потерял всякую почву под ногами. Ведь много из того, что декларируют на словах палестинские лидеры, по сути дела, справедливые требования. Нельзя не согласиться, что Иерусалим, как духовная столица, принадлежит не только одним евреям, но в равной степени также и мусульманам, и христианам. Не говоря уже о том, что в развитых странах сегодня уже стали достоянием истории эти феодальные пережитки относительно вечной собственности на землю, Иерусалим, как ни один другой город мира, de facto давно уже принадлежит всему человечеству. Как можно претендовать на исключительное обладание страной, где есть святыни, принадлежащие истории и культуре других народов? Если евреи отстаивают свое справедливое право селиться возле могил своих предков, то как они могут отказывать в этом другим? Если бы израильское правительство нашло в себе мужество, не считаясь с мнением черни, сказать: “Да, мы согласны с этим”, и учредило бы нормальную демократическую конституцию, отделило бы религию от государства, упразднило бы всякие привилегии евреев перед другими гражданами, оно бы приобрело высокую репутацию как среди еврейской интеллигенции, так и среди наиболее влиятельных слоев арабского населения и их среднего класса, который не заинтересован в беспорядках и войне. Такая политика возвысила бы Израиль и в глазах всего мира. Но конъюнктура момента порой диктует лидерам необходимость удержаться у власти любой ценой, и, не будучи способными удовлетворить экономические интересы своих избирателей, им ничего не остается, как играть на националистическом мракобесии электората. В самые трудные моменты, при дефиците национального бюджета, при тупике в мирном процессе, решаются вопросы о гиюре, изобретаются новые законы против миссионерской деятельности, муссируются мифы о “русской мафии”. Это есть политика временщиков, у которых одна цель – дожить до конца своей каденции. Их уже не интересует, кому придется расхлебывать ту кашу, которую они наварили.

Атеисты заменили религиозное поклонение святым и праведникам на культ героев. Хороший пример тому – культ героев в Советском Союзе. Но хотела ли советская власть терпеть этих героев у себя? Комсомольцы любили проводить диспуты на тему: “Есть ли место для подвига в нашей жизни?”, и потом оказывалось, что подвиг состоит именно в том, чтобы гордиться существующим режимом, всячески прославлять его и во всем подчиняться начальству. Светский Израиль во многом унаследовал советскую идеологию, только заменил коммунистические кумиры на сионистские. И есть такие “герои”, которые думают, что велик подвиг в еврейском государстве гордиться еврейством, прославлять свой народ и его вождей – сильных мира сего. Пусть прославляют, но также пусть знают, что не им, прославителям, будут поклоняться потомки.

Среди общенациональных святынь Израиля, почитаемых атеистами, можно назвать гору Герцля с военным кладбищем и музей “Яд ва-шем”.

Могила Герцля.

Личность Теодора (Беньямина Зеева) Герцля (1860-1904) порой почитается в Израиле как в Советском Союзе Ленин. На стенах в кабинетах разных министерств и ведомств висят его портреты, в каждом городе есть улица его имени, в его честь назван даже целый город – Герцлия. За что же такой почет этому человеку? что особенно праведного сделал он в своей жизни? как этот светский журналист, завсегдатай Парижских салонов смог стать национальным святым, почти идолом-мессией большинства израильтян? Заслуженно или нет, Герцль считается основоположником государственной идеологии, если можно так выразится, “научного сионизма”, так же как для коммунистов Ленин – отец большевизма. Виноват ли сам Герцель в том, что кое-кто увидел в его проекте решения частного политического вопроса, который он поднял в своей книге “Юденштадт” (Еврейское государство) осуществление мессианской эсхатологии и освобождение всех евреев (геулы)? Я думаю, что нет. Этот полуэмансипированный еврей, весьма далекий от религиозных традиций, меньше всего подходит на роль Мессии или даже лжемессии; его очень мало волновали вопросы еврейской догматики, но, как журналист, он был неравнодушен ко всяким проявлениям несправедливости, и дело капитана Дрейфуса, которое он освещал в своей газете, привело его к правильным выводам, что самый лучший способ решения еврейского вопроса – это создаание независимого еврейского государства, что и произошло 14 мая 1948 года.

19 августа 1949 года останки Герцля были перевезены в Иерусалим и захоронены на вершине этой горы, которая с тех пор стала называться горой Герцля. В 1960 году здесь же (слева от входа) был открыт музей его памяти, желающие подробнее ознакомиться с биографией этого деятеля смогут получить здесь исчерпывающую информацию. Здесь вы увидите воспроизведенный в натуральную величину рабочий кабинет Герцля, каким он был в Кёльне, множество книг, писем, документов, фотографий. От музея на вершину горы ведет аллея из прекрасных ливанских кедров, и заканчивается она большой площадью, в центре которой установлена черная квадратная плита без лишних украшений, на которой на иврите написано только одно слово: «הרצל» (Герцль). Это и есть святая святых государства Израиль, где два раза в году проходят торжественные церемонии, воины принимают присягу и т. п (см. фото).

Может быть, не к месту приходит мне на память сравнение, что так же как и здесь, всего одно скромное слово “Ленин” написано и на мавзолее, который мною уважаемая диссидентка Валерия Новодворская назвала скотомогильником на Красной площади. Но как бы там ни было, истинный скотомогильник не в гробу, а в наших скверных сердцах, это о нас говорил Христос: “Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников, и говорите: “если бы мы были во дни отцов наших, то не были бы сообщниками их в пролитии крови пророков”; таким образом вы сами против себя свидетельствуете, что вы сыновья тех, которые избили пророков; дополняйте же меру отцов ваших. Змии, порождения ехидны! как убежите вы от осуждения в геенну? Посему, вот, Я посылаю к вам пророков, и мудрых, и книжников; и вы иных убьете и распнете, а иных будете бить в синагогах ваших и гнать из города в город; да придет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле, от крови Авеля праведного до крови Захарии, сына Варахиина, которого вы убили между храмом и жертвенником” (Мф. 23:29-35).

С северной стороны площади находится еще несколько могил знаменитых деятелей сионизма: Нахума Соколова (1860-1936), президента гистадрута (1931-1935); Давида Вольфсона (1856-1914), президента гистадрута (1905-1911); Нахума Гольдмана (1894-1982), президента гистадрута (1956-1968) и других лидеров сионистского движения и их жен; похоронены здесь также и родители Теодора Герцля и его сестра. С другого конца площади находится могила Владимира (Зеева) Жаботинского (1880-1940) и его ближайших родственников (см. фото). Пройдя далее по дорожке, можно увидеть целый пантеон могил бывших глав государства, среди них: президенты Ицхак Бен-Цви (1884-1963), Зальман Шазар (1889-1974), Хаим Герцог; премьер министры Леви Эшколь (Школьник) (1895-1969) и Голда Меир (1898-1978). Последним на сегодняшний день в этом печальном ряду захоронен наш премьер министр Ицхак Рабин (1922-1995), убитый во время митинга в защиту мира еврейским правым фанатиком Игалем Амиром (см. фото).

Если пройти еще дальше, то можно выйти на мемориальное военное кладбище, где похоронены воины, погибшие в разных войнах, имевших место в истории Израиля, а также и в мирное время от рук террористов (см. фото).

С другого (западного) конца горы Герцеля находится еще один священный мемориал, называемый “Гар а-Зикарон” (Гора памяти) и музей “Яд ва-шем”.

“Яд ва-шем”.

Это мемориальный комплекс, посвященный памяти и увековечиванию имен евреев – жертв нацизма. Мемориал был основан в 1953 году по решению Израильского правительства и открыт для посещения в 1957 году.

Само название “Яд ва-шем” переводится как “Место и имя”, это есть цитата на иврите, взятая из книги пророка Исаии: “Тем дам Я в доме Моем и в стенах Моих место и имя лучшее, нежели сыновьям и дочерям; дам им вечное имя, которое не истребится” (Ис. 56:5). Эти слова как нельзя лучше подходят к памяти имен погибших, дорогих для живых людей и достойных лучшего воздаяния в мире ином. По сути своей эти слова носят отнюдь не скорбный характер, и в принципе, культ оплакивания умерших свойственен более язычникам и атеистам, нежели иудейской или христианской вере. Все траурные церемонии есть прямое наследство язычества, которое не всегда могли преодолеть даже самые правоверные христиане. Так, например, блаженный Иероним писал своей финансовой покровительнице Павле утешительное письмо по поводу смерти ее дочери Блезиллы:

“Зачем мы скорбим об умерших? Мы не для того родились, чтобы жить здесь вечно. Авраам, Моисей, Исаия, Петр, Иаков, Иоанн, Павел, сосуд избранный, и даже сам Сын Божий умирает; а мы сетуем, когда покинет тело какой-нибудь человек, который, быть может, для того и восхищен был, да не злоба изменит разум его. Угодна бо бе Господеви душа его. Сего ради Бог и поспешил известь ее от среды лукавствия, чтобы на долгом жизненном пути она не заблудилась в извилистых тропинках. Пусть плачут о мертвом, но о таком, которого принимает геенна, которого пожирает тартар, для чьей казни пылает вечный огонь. А мы, при конце жизни, сопутствуемые сонмом ангелов, встречаемые самим Христом, мы напротив того должны тяготиться, если слишком долго заживаемся на этой смертной храмине. ...Спаситель сказал: “Через своего апостола Я заповедовал не скорбеть об умерших, подобно язычникам...” [8].

Враждебно истинной вере не только скорбеть об усопших, но и поклоняться им без особых проявлений ими праведности при их жизни. Да, порой бывают тяжелые моменты в нашей истории – катастрофы, теракты, влекущие за собой человеческие жертвы, но это не причина, чтобы устраивать из них фарс и объявлять национальный траур, когда каждая соперничающая политическая группировка соревнуется в пролитии лицемерных слез, чтобы нажить себе политический капитал. Наоборот, люди, погибшие за считанные секунды удостоились гораздо лучшей участи, чем тысячи несчастных, годами умирающих от рака и других болезней, но сострадания последние в нашем обществе почему-то не удостаиваются. Я же, скажу откровенно, когда объявляется в стране какой-нибудь очередной “траур”, обычно не вижу для себя в этих событиях никакой особой причины для скорби, и мне непонятно, как можно искренне скорбеть о тех, кого никогда не знал при жизни, чьи имена впервые услышал, как можно поклоняться этим именам лишь только потому, что их “прославила” смерть. Чтобы нам ни говорили традиции и даже естественные чувства, мы должны помнить, что смерть сама по себе не есть этическая заслуга. Нет, господа, только лишь за слезы, вы не удостоитесь награды ни в этом, ни в будущем мире, мертвым ваша лесть не нужна, и, даже если они ее и слышат, она ни им не поможет, ни вас не спасет, лучше не отравляйте своим ханжеством жизнь живым. Еще Августин Блаженный в V веке писал: “Пусть не будет для нас религией и почитание умерших людей; потому что, если они жили благочестиво, то не следует о них думать так, чтобы они искали подобных почестей; напротив, они хотят, чтобы мы чтили Того, Кем просвещаемые, они радуются, если и мы делаемся участниками их заслуг. Отсюда, их чтить должно ради религии. Если же они жили дурно, то и не заслуживают почтения, где бы они не были” [9].

 Хорошо сказал об этом лицемерии Лев Толстой: “Есть старинное изречение: «de mortus aut bene, aut nihil» то есть: о мертвых говори доброе или ничего. Как это несправедливо! Напротив, надо бы сказать: «о живых говори доброе или ничего». От скольких страданий это избавило бы людей, и как это легко! О мертвых же почему не говорить худого? В нашем мире, напротив, установилось вследствие обычая некрологов и юбилеев говорить о мертвых одни преувеличенные похвалы, – следовательно, только ложь. А такие лживые похвалы вредны потому, что сглаживают в понятиях людей различие между добром и злом” [10].

В целом этот мемориал во многом напоминает советские мемориальные комплексы типа Пискаревского кладбища в Ленинграде или Мамаева кургана в Волгограде, и вместе с тем мы здесь постоянно сталкиваемся со Словом Господнем, которое выражено во многочисленных Библейских цитатах и образах. Таковым является, например, выразительная скульптурная работа Натана Рапопорта, изображающая страдающего Иова (см. фото).

Книга Иова – это одна из самых глубоких философских книг Библии. Как мало еще верующих, кто знает и понимает ее, хотя ее ежегодно читают в синагогах на Йом Кипур, а в христианских церквях – в Страстную неделю. Ее главная идея заключается в том, что в ней подвергаются сомнению все языческие предрассудки, рассматривающие несчастья, постигшие человека как наказание за грех. Говорят, что во время Катастрофы были раввины, которые проклинали своего Бога за то, что Он смог допустить такое, но никто из них не подумал, а каково Самому Богу от “такого”. Заслуга еврейских пророков как раз в том, что они поняли то, что не мог понять ни один, даже самый мудрый язычник, – что Бог может страдать. Господь любит людей, и Сам страдает от измены, которой они платят Ему в ответ, ведь и мы тоже страдаем, когда нас предают. Всякое зло людское – это измена Господу. Чтобы там ни говорили ученые раввины, мы знаем, что Сам Господь был лично и в газовых камерах, и в крематориях, претерпевал все страдания вместе со Своими детьми, и тот, кто воистину верит в Бога, должен принять на себя крест этих страданий. Николай Бердяев писал: “Христианство не есть откровение Бога, как абсолютного монарха, от этого предохраняет христианское откровение Сына Божия, жертвенного, страдающего, распятого. Бог не есть абсолютный монарх, Бог есть Бог страдающий с миром и человеком, распятая Любовь, освободитель. Освободитель явился не как власть, а как распятие” [11].

И еще на одном памятнике мне бы хотелось остановиться. Это скульптурная композиция Баруха Сацки, посвященная Янушу Корчаку (1878-1942) (см. фото).  Этот польский еврей, чье настоящее имя – Генрик Гольдшмидт, не будучи крещеным и не принимавший христианское учения, на деле оказался истинным христианином. Он добровольно понес свой крест не во имя каких-то идей и интересов народа, ожидая увековечивания своего имени в памяти благодарных потомков, а потому, что просто не мог поступить иначе. У него была своя религия – и не христианская, и не иудейская, не был он и сионистом, даже боролся с этим движением, веря в ассимиляцию евреев в среде европейской цивилизации. Но, увы, эта “цивилизация” еще не созрела, чтобы ассимилироваться с такими людьми Мира, как Януш Корчак. Безусловно, он – великий святой и разносторонне образованная личность. Он был и писатель, и педагог, и философ. В 1911 году Корчак основал Дом сирот и стал его руководителем, посвятив себя педагогике. С приходом нацистов в 1940 году, этот приют  переводят  в  Варшавское  гетто. У Януша Корчака было много почитателей его таланта, которые предлагали ему убежище и выезд за границу, но он отказался от всех предложений и не оставил сирот, и когда поезд с детьми отправляли в Треблинку, сами немцы уже объяснили ему истинную цель этой “поездки” и предложили спасение, но наш праведник предпочел смерть вместе с детьми в газовой камере.

Своим поступком Корчак подтвердил мудрые слова, которые однажды написал своему ученику: “Если смысл жизни – это сытость – будь то сытость желудка или духа, – то нам всегда угрожает банкротство: в конце концов придет ощущение пресыщения или пустоты. Если ты черпаешь воду, чтобы готовить людям пищу, – твоя цель очевидна, и необходимо добиваться ее” [12]. Поэтому не будем переживать о судьбе Януша Корчака, он удостоился своего “места и имени”, а подумаем как бы нам самим в итоге не оказаться банкротами.